– Врёшь, не уйдёшь! – продолжал орать и безумствовать главный ловчий, вынуждая короля, раз за разом, в страхе проглатывать наслоение слюней, время от времени грозивших перелиться через свои естественные препоны губы.
– Кто, кого, ко? – подпрыгивая на седле, король не понимая, кто там при такой их скорости сможет уйти, попытался согласовать со своей тряской своё мыслевыражение, вылившееся в такое, в зуб ногой отскакивание.
– Готовь лук и стрелы, сейчас мы эту собаку поймаем! – последовавший угрожающий крик главного ловчего, ещё больше смутил короля, совершенно не собиравшегося охотиться на каких либо и даже породистых собак. –Не пристало королю питаться собачатиной и в случае крайней нужды, голода, и то он только до голубей и пирожных опустится, – в короле взыграла его королевская гордость и кровь. Но безумный вид главного ловчего определенно внушал беспокойство, и король, дабы не будить лихо, пока оно тихо, ухватился за лук и стрелы, и приготовился, если что, пустить стрелу в спину этому опасному ловчему.
–Вон, она! – вновь заорал ловчий, рукой указывая куда-то в чащу леса, в которой королю кроме чащи, так ничего и не увиделось.
– Да чего ты ждёшь! – обдал короля своей яростью ловчий. – Да стреляй же, ты, скотина! – звоном языка колокола оглушила короля эта бестактность главного ловчего, и король задрожав, сквозь пелену наступившего умственного затмения, отпустил натянутую тетиву. После чего, то что последнее он увидел, так это было ошарашенное выражение лица главного ловчего, уж точно не ожидавшего ничего такого из произошедшего, а именно точного попадания стрелы короля, так и того, что местом цели была выбрана его задняя тыловая часть.
– Что? Как? Где я? – очнувшись лёжа на мягкой постели из сена, приподнявшись на локти, смутно понимая или вернее совсем не понимая, где он находится и что происходит, заметив там, вдали, не слишком отчетливо видную фигуру, слившуюся со светом, исходящим со стороны всё той же фигуры, с трепетом в голосе, полный жалости к себе попытался спросить и не расстроить эту незнакомую фигуру король. Но фигура не спешила отвечать на все эти мольбы короля, чем ещё больше разволновала и встревожила его.
– Может она (А почему она, а не он, ну во-первых, так будет верней лингвинистически, а во-вторых, было бы желательней, чтобы это была она – в случае опасности подмысль короля работает вовсю королевскую голову) не знает, что я король и поэтому не спешит выразить своё почтение. – Попытался утешить себя уже взмокший от страха король.
– Вы меня слышите? А ? – не слишком громко, чтобы не расстроить эту фигуру и не слишком тихо, чтобы всё же быть услышанным, проговорил король, и к своему неповоротливому состоянию и ужасу заметил, что фигура, чья чёткость, так и оставалась вне фокусировки расстроенных всеми этими событиями его глаз, вдруг повернулась в его сторону, и после паузы, которая скорей всего была потрачена для того чтобы более внимательно рассмотреть это ничтожество, которым сейчас себя видел и причислял король, начала потихоньку приближаться к нему.
– Мама. – Вскрикнул про себя король и, не выдержав вида приближающейся действительности, крепко сжал свои веки. Но к его удивлению, затаённости и страстному желанию, острый меч не вонзился в его столь чувствительное к внешним воззваниям и влияниям, ещё не готовое к смерти тело. А вместо этого до его уха донеслось тихое пожелание:
