Быстрая езда на мотоцикле мне не понравилась. В машине гораздо комфортнее. Я вцепилась в Антона так, что у него нижние ребра хрустнули. Потом представила себе, как парень от боли теряет управление, и ослабила хватку. Но напряжение не отпускало. Наверное, пребывание связанной в неудобной позе давало себя знать: Антон вез каменную истуканшу. Я вздохнула с облегчением лишь, когда он заглушил мотор своего самодовольно фырчащего агрегата. Поскольку юноша стресса в седле не испытывал, диалог начал он:
– Объясни сразу, почему ты им про меня не рассказала? Поводов была сотня. Я сразу сообразил: ты подумала, что этот Женя оказался в моей шкуре, и бросилась выручать. Впечатлительная ты, Полина. Зря я тебе про территориальные разборки наболтал.
«Проницательный мальчик, – отметила я про себя, наконец, угощаясь сигаретой. – Самый легкий „Кент“. Нетипичный выбор. В его возрасте еще не принято заботиться о здоровье. Впрочем, у него все нетипичное. Например, речь. Как Настасью поправил, когда она пообещала взять его за шкирняк! Автоматом».
– Полина, ау, мы не можем стоять здесь вечно. Не хватало еще встретить твою братву на единственной дороге. Объездов я не знаю.
Если честно, я бы с удовольствием солгала ему, чтобы усладить слух. Мол, не стала тебя ввязывать, подвергать опасности, потому что в отличие от них ты человек хороший и симпатичный. Да только жизнь не раз давала мне понять – у самой легкой лжи бывают самые тяжелые последствия, особенно, если лжешь малознакомым людям. Комплименты дешевы, но не надо экономить на дорогой благодарности, коей является правда. И я через силу призналась, что просто не видела смысла в упоминании о нем. Помялась и решила расставить точки над i:
– Антон, давай начистоту. Настасья беззаветно тебя спасала. А я изводилась, правильно ли поступаю, не сдавая больного омоновцам. Прости, мне хотелось поскорее от тебя избавиться. Я ненавидела себя за то, что не могу без задней мысли помогать попавшему в беду человеку. Раньше я такой не была. Понимаешь, я ведь подошла к Жене, чтобы доказать себе – не безнадежна. А сейчас ты меня спас, ты рисковал и рискуешь, и мне снова стыдно за неверие в людскую порядочность.
– Ты не очень утомляешься, когда так в себе копаешься? – разочарованно спросил Антон.
«Можно ли назвать тебя человеком разумным? – тоскливо обратилась я к себе. – Обидится парень и бросит тебя тут. Нужна ему твоя искренность? Она, гнилая, тебе самой не нужна». Но он не обиделся. Минуту подумал и сказал заметно веселее:
– Все-таки я был прав. Ты не от мира сего. Мало кто отказался бы от роли героини.
– Антон, сколько тебе лет? – не вынесла его рассудительности я.
– Двадцать два. А тебе?
– Недавно стукнуло двадцать шесть. Вчера я дала тебе восемнадцать.
– Да, я был бледен и жалок.
– Жалок не был.
– Не льсти, поздно, ты упустила шанс ласково потрепать мое самолюбие.
Нас куда-то не туда в беседе заносило. Он неожиданно перестал меня подгонять и вспомнил о смерти матери. Обедали всей семьей, она встала со стула нарезать хлеб, схватилась за левый бок и минут через семь задохнулась. Скорую вызвать не успели, только бестолково пытались усадить и махали газетами перед лицом. Отец спился. Пятый год парень заботится о нем, безутешном, и о младших брате и сестре.
– Антон, – промямлила я, – со мной что-то страшное творится. Слушала тебя и диву давалась. А ведь не должна. То, что ты делаешь для своих, совсем недавно было нормой, всегда было нормой. Сейчас же тянет неуемно тобой восхищаться и признавать твою исключительность. Но это неправильно.
