Любой афинянин за умеренную плату мог получить помощь в разрешении жизненно важного вопроса (будь то составление судебной речи или устранение сомнений в справедливости богов) или понаслаждаться свободным владением философскими техниками – диалектикой, герменевтикой, доксографией, толкованием числовых закономерностей и этимологическими упражнениями. Высокие образцы такого рода работы демонстрировал один из величайших софистов – Сократ. Достоинством софистики было умение дать ответ именно на заданный вопрос, притом в пределах компетенции вопрошающего, не ссылаясь на эзотерическую мудрость, находящуюся где-то за семью печатями и недоступную профанам. Девизом софистики можно было бы считать призыв: «Входите все – и не знающие геометрии, и знающие ее, усидчивые и нетерпеливые, легко впадающие в экстаз и недоверчивые по природе своей – каждому будет отпущено по его разумению.
Софистика требовала предъявления знаний в компактной форме, в момент востребования, без каких-либо жалоб на некорректность вопроса. Все, чем ты владеешь, должно находиться при тебе и извлекаться, как шпага из ножен. Для расслабленных мудрецов-книгочеев такая степень мобилизации непосильна, они демонстрируют ум с большой отсрочкой, поскольку умны они не здесь и сейчас, а в своих и чужих книгах, стоящих на полках с закладками, с опозданием, задним умом, при условии ангельского терпения и бесконечной снисходительности вопрошающих. Неудивительно, что софистика оказалась злейшим врагом кабинетной философии; традиционной мудростью (софией и философией) были брошены все силы на восстановление права первородства – и в результате победа была одержана. Победил Платон, записывающий третий, зримо или незримо присутствовавший при актуальных диспутах. Сам Платон был исключительно одаренным писателем – обаяние его текстов проступает через любые переводы. Но Академия Платона, предоставившая режим максимального благоприятствования преподавателям (включая право на косноязычие, невразумительность, самодурство), стала прообразом академической среды двух последующих тысячелетий. Софистика некоторое время еще продолжала существовать, но с уходом из нее мастеров не могла уже более конкурировать с кабинетной философией – и утратила право первородства, право представлять философию в ее подлинном аутентичном виде.
В эпоху Средневековья европейская метафизика нашла себе прибежище в монастырях (в тесном переплетении с теологией), охотно приютили ее и первые университеты; здесь и сформировалась достаточно однородная и стабильная академическая среда, цитадель, откуда по мере накопления сил и ресурсов совершались вылазки во внешний мир. Так, итальянское Возрождение на некоторое время изменило среду обитания творческих философов, искусство рассуждения и демонстрация блеска эрудиции переместились во дворцы герцогов и других сиятельных меценатов; в тот момент мудрость эпохи разворачивалась скорее пред лицом герцога Медичи, чем в аудиториях Болоньи, где преподавали эпигоны-неудачники. Но начало Нового времени вновь вернуло философию под академическую крышу: Сорбонна, Оксфорд, Кембридж, Тюбинген…
Тем не менее площадки присутствия периодически возникали за пределами аудиторий и кабинетов – и тогда они становились зонами максимального интеллектуального напряжения. Показательны в этом смысле различия между трансляцией интеллектуальной традиции в Германии и Франции. Германия начиная с конца XVII века (и за исключением небольшого, но крайне яркого периода) предстает как образцовый оплот кабинетной философии. Все, что принято понимать под немецкой классической философией, является делом профессоров.
