Назвать гендера красавцем или гендершу красавицей мог бы только другой гендер. Сами себя они считали эталонами красоты, стилистами, искусствоведами и вообще единственными жителями мира, кто действительно знал и понимал, что такое настоящая красота. Нет, среди них было немало нормальных особей, не зацикленных на оценивании прекрасного – таких, которые служили архивариусами, нотариусами – но эти, как правило, к отцу не приходили. Все беды и радости гендеров в том, что при их создании выяснилось, что они обладают уникальной памятью, при этом начисто лишены фантазии. Гендер неспособен лгать. Для того нужно выдумывать, а вот тут-то вышла осечка. Абстрагироваться, представить что-то, они тоже не могут. Поэтому в математике и естественных науках гендерам дел нет. Для гендера художника в порядке вещей писать картину двадцать лет. Ему некуда спешить.
Гендер, заламывая руки, объяснял, что в этом теле жить невыносимо, что вся сущность гендерская восстает против вопиющей несправедливости: жить с женским восприятием, чувствами, самооценкой в мерзком мужском теле. Все ужасно: она такая некрасивая, приходится накладывать много макияжа, но это же все ложь, а ложь и гендеры – несовместимы!
– Я должен стать женщиной, господин лекарь! – стонал гендер. – Я уже заручился поддержкой клана. – Он достал письма. – Вот, глава клана Ройо просит вас, господин лекарь, он перечислит на ваш счет любую сумму за операцию! Вот открытый вексель от казначея… Я вас умоляю! Я выполнил условия закона и зачал четырех детей!
«Он уже весь клан достал», – мстительно подумала Атрелла, – А вот зачать четырех гендерёнышей, это действительно, подвиг!» В отличие от многих других нечеловеческих рас, гендеры не дают перекрестного потомства, как это бывает у морскатов и фардвов. Гендеров-полукровок не бывает.
Девушка принципиально не глядела больше в гостиную, где распинался несчастный гендер. Все шло по старому, давно известному сценарию.
Витунг принял письмо, вскрыл цилиндрик и быстро, «по диагонали» просмотрел текст. Гендеры писать коротко не способны, также как и говорить.
Профессор разработал операции по смене пола гендерам несколько лет назад. Сперва это было чем-то вроде бахвальства: «А вот как я могу!». Потом, когда пошли пациенты и солидные деньги, а прооперированные разнесли славу о лекаре, отказываться стало глупо.
Во всем есть риск. Герцогство Норскап – единственное государство, где такие операции администрация провинции не запретила. Налог, выплачиваемый профессором в городской бюджет, составлял ощутимую долю. Запретить, означало лишиться солидного дохода. А, как известно – деньги не пахнут.
Закон не карает хирурга, но общественность осуждает.
Профессору Орзмунду, сделавшемуся героем фельетонов и карикатур в рипенских и регалатских газетах, пришлось оставить университетскую клинику, кафедру в столице Федре и заняться частной практикой, перехав в Гразид.
Атрелле периодически приходилось выслушивать упреки родственников и знакомых, что ее отец – большой грешник, ибо идет против воли богов. Поменять пол – это не бородавку с носа удалить. Всякий раз, когда отец соглашался делать операцию, в доме назревал скандал. Несколько раз Атрелла уходила жить к школьным подругам. Но потом ей отказали. Дружба с дочерью Орзмунда тоже порицалась.
Она возвращалась, когда отец обещал, что это был последний раз, но проходил месяц или два, и появлялась новая шарнирчатая фигура с длинными губами и ушами, которая, заламывая руки, умоляла то отрезать лишнее, то пришить недостающее.
