– А вы дадите мне ее погладить?
– Ради бога! – я выгрузил грызуна на стойку и отпустил в распоряжение девичьих лап.
– Прелесть! И много их у вас еще?
– Шесть штук. Попугаев с осени раздали на зиму кружковцам, а хомяки и свинки, мы понадеялись, перезимуют и так.
– А мне вы пару штучек на зимнее хранение можете выдать? А я взамен помогу перевезти их всех разом, в теплой машине.
– Запросто!
Моя собеседница ухватилась за телефон и принялась названивать, видимо, тому самому парню в разлапистой шапке, но через пару минут обескураженно отложила трубку. Надо так полагать, «аудивладелец» еще не был настолько приручен, чтобы предоставлять продукцию германского автопрома для перевозки четвероногой живности – в его годы предпочитают двуногую.
– Все равно мы вам поможем! – заключила юная почитательница природы. – Когда можно будет забрать у вас парочку свинок?
– Да хоть сейчас. Отсюда до нашей станции пять минут хода, – мы допили кофе и отправились ко мне на работу.
Станция юннатов располагалась посреди полузаброшенного сада, по-декабрьски одетого в иней и снеговую опушку, и когда мы вошли в калитку, моя спутница только ахнула:
– Как здорово! У вас тут кино снимать можно! – она забежала вперед и, запрокинув голову, стряхнула себе на лицо несколько роскошных хлопьев снега с ближайших веток. – «Зимняя сказка», или что-нибудь еще в этом роде, – и лишь поднявшись на крыльцо нашей конторы и по какому-то особому, свойственному только пустым, брошенным домам эху уловив, что внутри никого нет, обернулась ко мне и коротко хохотнула:
– Вот я и попалась! Заманил-таки! – и, не дожидаясь моего ответа, уверенно потянула на себя ручку двери.
– Просто у нас обед, – успокоил ее, не уточнив, что на зиму методический штат станции сокращается до одного человека.
Пока Ирина любовалась нашим мини-дендрарием и тормошила длинным пальцем с кроваво-алым ногтем полусонных хомячков в клетке, я изобразил из себя серьезного дядечку. Сел за стол и начал линовать страничку в ежедневнике, старательно делая вид, что меня вовсе не волнуют ни она сама, ни каблучки ее ботиков, цокающие по крашенным деревянным половицам, ни стройные, мускулисто рельефные лодыжки, затянутые в золотящиеся колготки, ни звонкий голосок, щекочущий где-то возле самого сердца…
Когда моя новая знакомая вдоволь продемонстрировала свою любовь к природе, я выдал ей двух морских свинок, записал в специально расчерченную ведомость (не даром же я изображал серьезного дядечку!) ее адрес, и проводил до остановки.
Наверное, мог бы напроситься в гости – показать, как надо обустраивать морских свинок в жилом помещении. Благо отношения к концу посещения станции у нас сложились вполне дружественные. Но не решился. Наверное, испугался, что она почувствует, распознает своим женским нутром, что благоустройство морских свинок – лишь предлог! И я – совсем не тот зацикленный на флоре и фауне чудак, которого изображаю из себя.
Точнее, не только зацикленный чудак. Если уже не распознала – больно уж звонко стучали ее каблучки по половицам, слишком уж артикулировано щебетала она возле клеток с хомяками!
Да и что мне даст визит на дом? Мама ее днем наверняка на работе, а любая неловкость, неточность вновь могут возбудить подозрительность и разрушить всю комбинацию. Лучше уж завтра, часикам к восьми утра, когда Иринка будет уже в университете, отправлюсь я к дому, в котором она живет, и как бы случайно встречу Олю-Галю-Веру, когда та пойдет на работу. То-то «ребенок-клонёнок» удивится, когда узнает, кто я такой на самом деле!
