– А если таких героев будет два или больше?
– Фантастику оставим на послеполётное время, курсант Головко. Первая пара: Муроками, Лещинский! Муроками к истребителю!
Муроками через шлюз прошёл на лётную палубу. Вскоре истребитель занял позицию на полигоне, сделал разворот и зашёл на боевой курс. Хрясь! И дроны-утилизаторы принялись собирать обломки мишени.
Шеф-пилот покосился на огорчённого Лещинского и вызвал следующую пару.
– Говорите два героя и больше? – усмехнулся шеф-пилот, когда ещё три мишени были разбиты.
Ответом ему было унылое молчание.
– Снегов, Головко! Снегов к истребителю!
Головко с волнением следил за полётом друга. Когда уже казалось, что столкновения не избежать, истребитель Снегова резко затормозил, одновременно переворачиваясь через хвост и ныряя под брюхо мишени, та прошла над ним целёхонькой.
– Зачёт! – голос шеф-пилота потонул в радостных криках второй эскадрильи. – Ну, ты, Головко, везунчик. Лети! – шеф-пилот подтолкнул Богдана к шлюзу.
– Вот что значит гены, – сказал довольный шеф-пилот, подойдя к стоящему в стороне Катанье. – Второй случай за историю училища, когда упражнение выполнено в первом же полёте.
– А кто был первым, господин командор? – поинтересовался Катанья.
– Его отец, Сергей Снегов. Серёжка подарил мне тогда возможность ухайдакать мишень…
**
С полигона в училище возвращались на списанном с действительной службы десантном боте, который в лётной школе выполнял роль шаттла. Рядом с входом в кабину пилотов друг против друга сидели Катанья и шеф-пилот, а чуть дальше таким же порядком (то есть друг против друга) расположились курсанты первой и второй эскадрильи. Одни, раздолбав на полигоне все мишени, пребывали в дурном расположении духа, другие – вот ведь всего лишь на одну мишень дров меньше наломали, а поди ж ты! – если и не пребывали в эйфории, то находились где-то неподалёку. Понятно, что между столь разнонаправленно заряженными группами если уже не детей, то ещё и не мужчин периодически проскакивали искры взаимной неприязни: одни подначивали, другие огрызались. Помня устав, курсанты старались браниться вполголоса, но отдельные выкрики всё же долетали до ушей офицеров. На вопрошающий взгляд Катаньи: не пора, мол, вмешаться, шеф-пилот лишь снисходительно усмехнулся.
– Пусть немного стравят пар, они же, как ни крути, – пацаны!
– А скажи, – обратился Катанья к шеф-пилоту. Когда того требовали обстоятельства, он умел входить в доверие, и офицеры успели перейти на ты, – чей там голосок из рядов первой эскадрильи всё время пробивается через общий гомон?
– Майк Говард, – поморщился командор. – Не мне это говорить, – доверительно наклонился шеф-пилот к Катанье, – но это яблочко определённо с червоточинкой.
– И в чём это выражается?
– Да хотя бы в том, что звёзд парень с неба не хватает, но гонора на десять Снеговых!
– А Снегов что тоже с гонором? – полюбопытствовал Катанья.
– А кто в их возрасте без гонора? – вопросом на вопрос ответил командор. – Разве что Головко. Хотя и у него это качество наличествует, иначе не ходил бы в отличниках, только не показывает он его.
– Скрытный, значит?
– Экий ты, брат, – поморщился шеф-пилот. – Испортила тебя служба, всюду измену ищешь. Вот ты говоришь «скрытный», а я скажу правильный!
– Да не заводись ты! – миролюбиво рассмеялся Катанья. – Правильный так правильный, тебе, кажись, виднее.
**
Разбор полётов продолжился в курсантской столовой. Особенно горячился Говард. Катанья с подносом в руках подошёл к столику, где тот витийствовал.
