Приключения Пиноккио – 2, или Тайна золотых монет - страница 19

В свою очередь экстремисты готовы были, не раздумывая, мгновенно пресечь любые действия заложников. И особенно действия, которые могли дестабилизировать обстановку и помешать, таким образом, осуществлению их планов.

Однако поступок молодой женщины, потерявшей, казалось, от переживаний голову, а вместе с ней и способность трезво оценивать свои действия, как ни странно, привел их в кратковременное замешательство. Поэтому-то угрожающее рычание, вырвавшееся из глоток Волков Генджера и должное означать серьезное предупреждение, прозвучало с некоторым опозданием. Но женщина продолжала идти вперед, словно не слыша адресованных ей экстремистами грозных окриков. Идти, одной рукой бережно прижимая к груди остававшуюся у нее вторую туфельку. Так, как будто та действительно была сделана из хрусталя, и при любом ее неосторожном движении могла упасть на пол и разбиться. А другой – то раз за разом поправляя перекосившееся на носу очки, то протягивая ее вперед и слегка балансируя ею, так, как делают это люди, которым их очки очень слабо помогают различать окружающие их предметы, встречающихся им по дороге людей и саму ее, эту дорогу…

Очевидно, схватившие ее мужские грубые руки причинили молодой женщине боль. Она негромко вскрикнула, и, словно пытаясь защититься, выставила руки вперед. Все еще сжимая в одной из них свою со стальной подковкой на высоком каблуке туфельку.

– Черт тебя подери! – прорычал вдруг схвативший женщину бандит с лицом, искаженным гримасой то ли боли, то ли злобы. – Это еще что такое, проклятие на твою голову?! И, с силой оттолкнув заложницу от себя прямо в широко расставленные волосатые лапы другого экстремиста, он с удивлением и недоверием уставился на появившуюся у него на предплечье глубокую царапину.

– Проклятие! – гневно воскликнул в свою очередь волосатый, тут же выпуская женщину из рук и отстраняясь от нее. – Пусть ракшасы царапают тебя в аду! Так же, как ты поцарапала здесь и сейчас меня! – Клянусь стоптанными башмаками, выставленными паломниками у парадного входа храма Чидам – Барам, – это сделала она! – И одной рукой указывая на молодую женщину, бандит продемонстрировал товарищам длинную, с выступившими на ней капельками крови, царапину на другой. Царапину почти такую же, как и у первого пострадавшего. – Да, эта сумасшедшая поцарапала меня! Набойкой на каблуке своей чертовой туфельки!

– Дай сюда свою проклятую туфлю! – Вырвав с этими словами из рук женщины туфельку, волосатый экстремист, не глядя, отшвырнул ее в сторону. Угодив при этом ею прямо в находившийся в центре зала фонтан. Разозленный бандит уже протянул руки к заложнице, очевидно, собираясь если не вытрясти из нее душу, то, как следует, встряхнуть ее, но чья-то крепкая рука с длинными красными ногтями, сильно сжав его локоть, воспрепятствовала ему в этом. Между ним и заложницей стала одетая в мужскую, обтягивающую ее тонкий стан одежду, женщина.

– О, я вижу, нашей Мадавати пришла охота поговорить с тобой! – сказал бандит молодой женщине, переглянувшись с экстремисткой и злобно усмехаясь. – Что ж, должен сказать, тебе не позавидуешь! Беда тому, к кому Мадавати проявляет такой неподдельный интерес! Ты достойна сожаления, глупая женщина! Почему тебе не сиделось на месте? Ты повела себя дерзко и безрассудно, и за это будешь примерно наказана!

Между тем, стоявшая перед растерянной и, казалось, не знавшей что делать со своими руками, заложницей, Мадавати, единственная среди экстремистов женщина, внимательно рассматривала ее. В обращенном на выглядевшую испуганной и беспомощной молодую женщину пристальном взгляде экстремистки было что-то такое, что трудно было передать словами и объяснить. Нечто такое, что, очевидно, исходило из глубины ее темной души, придавая ему, этому ее взгляду, поразительное сходство с взглядом кобры… Змеи, убивающей лишь потому, что кто-то был слишком беспечен. И заслужил наказание, не распознав грозившей ему опасности. Или же не осознав ее…