Читать онлайн Олег Шишибаров - Приключения полосатого крошки

Средь мирских забот и суеты,

Где мелькают дни, дороги, лица,

Сядешь в кресло, с толстой книгой, ты,

Чтобы в сказку тихо погрузиться.

Пусть сиянье угольных зарниц

В очаге тихонько догорает:

Этот вечер с шелестом страниц

Ветер странствий с нами скоротает.

Там железный рыцарь, со щитом

И мечом, встречает нас при входе,

И под сумрак арки мы войдем

И по сонным улочкам побродим.

Вот фонарщик с лестницей своей

От столба к столбу шагает гулко,

Чтоб зажечь гирлянды фонарей

В стареньких булыжных переулках.

А к нему садятся на сюртук

И на шляпу эльфы с мотыльками:

Зажигай скорее, милый друг,

Фонари чудесными огнями!

Вот, покинув облачную мель,

Месяц, зарумянившись, играет,

И опять волшебная свирель

Маленьких танцовщиц собирает.

Фейерверк волшебных огоньков

Будет петь, кружиться и смеяться,

И на старой башенке часов

Стрелки поцелуются в двенадцать.

А в мансарде юный трубадур

Звонкий смех принцессы вспоминает,

И перо плетет стихов ажур,

И свеча росой медовой тает.

Но принцесса сладко спит пока,

И молчат под кружевом алькова

Два резных хрустальных башмачка:

Завтра, завтра на свиданье снова…

Лишь грустит лампадка в тишине,

И порой вздыхает о сонете

Брошенный букетик на окне —

Колокольчики с росой столетий.

Там река порой уносит прочь,

Словно письма, листья старых кленов,

И чугунный мост из ночи в ночь

Ждет случайных встречных и влюбленных.

И фонтан на площади Цветов

Совершает вечную работу:

Оплетает сумрак вязью строф,

Погружая фонари в дремоту.

Но какой же им чудесный сон

Из глубин веков столетних снится:

Карнавал иль колокольный звон?

Или, может, им, как нам, не спится?

Эта сказка магией своей

Так пленяет сердце и тревожит…

Жаль, что жить нельзя остаться в ней.

Можно лишь… побыть ее прохожим.

Молоденький Месяц играл на свирели, глядя, как голубые, желтые, красные Звездочки сверкали, сплетаясь и расплетаясь, словно волшебное ожерелье, и рассыпались по небу, исполняя зажигательный танец. Сердитая толстопузая Тучка остановилась неподалеку и, что-то проворчав, поплыла дальше. Наконец танцовщицы закончили выступление. Некоторые собирались в созвездия и оживленно беседовали, в то время как другие расходились по своим одиноким домикам. Юный музыкант со свирелью поклонился и медленно уплыл за кулисы.

Легонько заиграла мелодия в луковице часов небесного служителя, напоминая о том, что пора менять декорации, и, с трудом поднявшись со стула, седой старик перекрыл бархатный занавес ночи синим полупрозрачным пологом рассвета.

Звездочки заснули, но одна из них, затаившись возле кулисы, с любопытством поглядывала на землю.

Предутренний антракт вот-вот должен был закончиться: Ветерок, утомленный ночными приключениями, прилег отдохнуть, а Дождик последний раз пробежался по рампе, освежая землю. Тишина и покой окутали природу, и лишь редкие звуки придавали миру глубину и вещественность.

Желтый кирпичный домик под черепичной крышей, в котором жил тигренок Барсенька, еще спал, и только дверной Серебряный колокольчик зорко смотрел на восток. Сцена опустела, и мир замер в ожидании следующего действия. Царевна Солнышко проснулась в своей деревянной резной кроватке, и, взглянув на будильник, со всех ног помчалась в гримерную. Здесь она прошлась черепаховой расческой по непокорным рыжим кудряшкам, прыснула из фигурного парфюмерного флакончика на макушку и, подхватив корзинку с вышиванием, показалась из-за кулис. Медленно поднимаясь по ступеням небесной арки, конопатая засоня с любопытством рассматривала раскинувшийся под ней живописный пейзаж: маленькую рощу, желтый кирпичный домик и ухабистую дорогу, по которой ослик Гучо медленно тащил почтовый дилижанс со спящей совой Жулей на козлах. Царевна Солнышко замерла и открыла от удивления рот.

Гучо то и дело беззаботно останавливался, глазел по сторонам и, объедая придорожные кустики, тащил скрипучий дилижанс дальше.

Наконец Гучо поравнялся с желтым кирпичным домиком, повернул голову к дверям и крикнул:

– Почта!

Но на его сиплый призыв никто не отозвался. Гучо подождал, фыркнул и принялся радостно повторять:

– Почта! Почта! Почта!

Сова Жуля встрепенулась, широко раскрыла глаза и заворчала:

– Что такое?! Что такое?!

– Нету, – весело сообщил Гучо и снова фыркнул.

Сова исчезла в глубинах дилижанса, но через минуту уже выпорхнула наружу, уселась на почтовый ящик, стоящий возле дороги на столбике, и опустила письмо в щель. Затем она написала записку:

Барсенька!

Загляни в ящик.

Телеграфовна

После этого сова прилепила записку к ящику, вспорхнула на козлы дилижанса, закрыла глаза, и ослик вновь потащил скрипучую колымагу дальше.

Через полчаса тигренок Барсенька вернулся с прогулки, прочитал записку на почтовом ящике и, вытащив письмо, запрыгал от радости на одной ножке.

Барсеньке совсем недавно исполнился год, поэтому прыгать на одной ножке он мог сколько угодно, не стесняясь возраста.

Это был чудесный полосатый крошка, с мягкими плюшевыми ушами и блестящим пятнышком света на носу. Воспитанием полосатого крошки занимался слон Нук, старый профессор ботаники и путешественник, который жил неподалеку. История появления полосатого крошки у профессора представляет некоторый интерес для читателя, поэтому мы приведем ее здесь.

Однажды под вечер, возвращаясь из далекого путешествия, Нук заметил у обочины лесной дороги маленького тигренка. Профессор осторожно приблизился к полосатому комочку – и тот немедленно вцепился острыми коготками в ногу профессора, издавая тоненькие пронзительные вопли. Нук догадался, что тигренок голоден, вынул из саквояжа кусок сыра и протянул полосатому крошке. Громко рыча, тигренок мгновенно расправился с сыром, широко зевнул и тут же заснул. Профессор постоял, озадаченно огляделся по сторонам, но дорога была пуста: никто не искал маленькое создание, никто не бегал, причитая от горя.

Тогда Нук обдумал сложившееся положение, положил спящего тигренка в свой котелок и отправился домой.

После некоторых раздумий профессор подал объявление в газету, с тревогой ожидая новостей. Однако время шло, а о пропаже никто не заявлял. Профессор постепенно успокоился, назвал тигренка Барсенькой, и впервые в жизни приступил к воспитанию. Нук старался незаметно прививать своему воспитаннику хорошие манеры, приучать к классической музыке и много времени посвящал чтению и арифметике.

Однако надо заметить, что процесс воспитания в первую очередь нелегко давался самому профессору, ибо воспитанник был гораздо настойчивее своего воспитателя. Тигренок был очень впечатлительный и добрый, но настроение у него менялось, как цветные стеклышки в калейдоскопе. Когда полосатому крошке было весело – все вещи приобретали какой-то радостный апельсиновый оттенок, и Барсенька смеялся, и без умолку трещал, подпрыгивая от нетерпения. Но совершенно неожиданно радость застилал синий туман задумчивости, сменявшийся ледяным фиолетовым молчанием. Он ни с кем не разговаривал. Однако это проходило, и радость вновь появлялась на горизонте. Он подолгу беседовал с профессором и внимательно его слушал. Но иногда, Барсеньке становилось грустно, и он снова смотрел на мир через голубоватые хрусталики инея.

Сам профессор был достаточно уравновешен, и никак не мог объяснить себе такие резкие перемены настроения в характере тигренка. Но может быть из-за этого, Нук души не чаял в Барсеньке.

Тигренка вечно обуревали новые идеи и фантазии, и, кроме того, он требовал ежедневных писем от профессора.

Однако шло время, и Барсенька подрастал. Через несколько месяцев полосатый крошка заявил воспитателю, что хочет иметь собственный домик с почтовым ящиком. Две недели со стороны тигренка продолжались просьбы, мольбы и требования за завтраком, обедом и ужином с постукиванием деревянной ложкой по столу. Нук пытался отговорить своего воспитанника, но тот был неумолим. В конце концов, профессор сдался, однако поставил непременное условие, что Барсенька каждое утро будет завтракать у него.

Вскоре поблизости был приобретен желтый кирпичный домик, в котором Барсенька торжественно поселился. Новоселье отметили вдвоем.

После новоселья Барсенька тут же предался одному из своих любимых увлечений – чтению книг, которыми был завален старый шкаф.

Однако большинство книг начинается со скучных резиновых предисловий или сонных биографий авторов, поэтому Барсенька начал читать книги с одиннадцатой страницы, чтобы сразу же окунаться в гущу событий, пока жар познания еще не остыл.

Это обстоятельство очень сблизило Барсеньку с Корнеем Ивановичем Чуковским, который не раз говаривал:

– Десять страниц всякий легко напишет, а вот одиннадцатую…

Впрочем, на этом сближение и закончилось: дальше двенадцатой страницы Барсенька редко заглядывал, так как чаще всего читал перед сном и, одолев одиннадцатую страницу, закрывал книгу со словами:

– Я выиграл минуточку отдыха!

После этого полосатый крошка принимался поглаживать ножкой прикроватный коврик, стараясь задирать ее, как можно выше, мечтательно приговаривая:

– Я – балерина…

А на следующий день полосатому крошке уже хотелось почитать что-нибудь новенькое.

Еще одним увлечением Барсеньки была утренняя гимнастика. Недаром полосатый крошка любил повторять:

– В здоровом теле – здоровый вкус!

После зарядки тигренок умывался и отправлялся на завтрак к Нуку.

Так как Барсенька много времени проводил один и, несмотря на постоянные напоминания Нука по телефону, совершенно забывал профессорские наставления, то последний составил памятные плакаты, а полосатый крошка развесил их по всему домику.

Над кухонным столом красовался такой плакат:

Мой фрукты и овощи перед едой!

Под этой надписью расположились два румяных яблока: на одном из них беспечно прогуливались толстенькие солидные микробы, а на другом – хватаясь за голову, эти же микробы, испуганно убегали от тугой водяной струи, бьющей из крана.

Возле этого плаката висел еще один, но уже Барсенькиного сочинения:

Ешь все, что найдешь в буфете!

Под этой надписью Барсенька приклеил вырезанную из журнала таксу, худую и длинную, как скамейка.

Над изголовьем кровати, возле окна, висел плакат, составленный в форме нежного нянюшкиного напоминания:

Уже поздно, пора спать!

Здесь был изображен Месяц, осторожно высыпающий звезды из лукошка, словно цветные камешки, а в самом уголке плаката стоял Нуковский будильник со стрелками, указывающими десять часов.

Однако самое строгое послание красовалось на входной двери:

Барсенька!

Не забудь запереть на ночь дверь, а то придет Бука!

Сама Бука, – маленькая, лохматая, с кривыми ручками и ножками, в коротком треугольном платьице, – злобно вытаращив глаза, поглядывала с плаката на тигренка.

Однако двери Барсенька никогда не запирал, так как знал, что Буки не живут на свете. А если и живут, то он с любой из них с удовольствием познакомится.

Аппетит у полосатого крошки был превосходный, и, когда профессора не было рядом, тигренок во время еды частенько повторял слова своего наставника:

– Кушай, Барсенька, поправляйся!

После завтрака у Нука, тигренок обычно отправлялся на прогулку. На одной из них он услышал разговор двух крольчих о том, что тарелки бьются к счастью. Полосатый крошка тут же прибежал в свой желтый домик и перебил все тарелки. Три дня тянулись в томительном ожидании, однако неслыханное счастье свалилось, видимо, на чью-то другую голову.

Тогда тигренок пошел «методом от противного»: он встал утром не с той лапы, отказался от завтрака (чем совершенно огорчил Нука) и, прибежав домой после прогулки, высыпал на стол целую пачку соли. Однако и на сей раз ничего не случилось.