Приключения полосатого крошки - страница 7

А утром ее встречали серый глухой рассвет, предутренняя дрожь деревьев, лужи и небо за заколоченными ставнями мира, которые некому открыть. И как стенало сердце Осени от этих влажных, продрогших утренников!

Холод терзал ее, тоска иссушала сердце, но она продолжала идти. Ведь любящий живет только одной минутой – минутой встречи – и готов заплатить за эту минуту своей жизнью!

Улетающие лебеди уносили на крыльях ее надежду, и златокудрые Клены бессильно протягивали к ней свои ветви, показывая, что и у них ничего не осталось, все потеряно, и вернуть невозможно. Верните! Верните…

Осень бросалась к Ветру, но тот, сторонясь ее безумных глаз, ускользал прочь.

И тогда она шла, шла и шла, и, казалось, не будет конца ее пути.

Но синие горы, словно стена, преградили ей путь. Она попыталась преодолеть их, но чуть не погибла в бездонном ущелье.

И тогда Осень повернула обратно.

Худая и бледная, она предстала перед отцом: что произошло с ней?! Несчастный Октябрь, глядя на дочь, сходил с ума от горя. Кто-то заходил к нему в кабинет, кто-то подносил на подпись бумаги, и старик слепой рукой ставил под ними подпись.

Но мрачные тучи слухов сгущались, глухо ворчали и молодой секретарь, претендующий на место старика, с каждым днем обращался с ним все небрежнее.

Наконец Октябрь решился и отправился с прошением к самому Владыке, но получил отказ.

– Родная моя… доченька… – потерянно бормотал старик, возвращаясь обратно и натыкаясь на все углы и двери.

Но вскоре румяный Ноябрь вступил в должность – и старика отправили на покой.

Ранним утром «Леда» вышла в открытое море, и голубой флаг, уныло пофыркивающий всю ночь, теперь трепетал и рвался вперед, указывая ей путь. «Леда» смотрела, как тают небесные золотинки, и думалось ей, быть может, о неведомых морях и таинственных океанах. И в этот предрассветный час, глядя на изящный изгиб ее лебединой шеи, хотелось верить, что коралловый трезубец Посейдона и Великое братство семижильных вихрей минуют ее.

Фланелевая синева неба поблекла, и вскоре из-за кулис показалась Царевна Солнышко. С недоумением оглядевшись вокруг, конопатая засоня зачерпнула ладошками воду и, плеснув себе в мордашку, тоненько взвизгнула. Щеки ее тут же зарумянились, а в глазах появились игривые огоньки.

Путешественники занимались своими делами: Бобо, простоявший у штурвала все утро, теперь зафиксировал его и отправился измерять лаглинем скорость «Леды», а Нук хлопотал возле кофейника.

– Девятый час, – спохватился профессор, глянув на будильник, – пора будить Барсеньку.

Нук повернулся к каюте тигренка, возле которой уже висел на шнуре Серебряный колокольчик, а на дверях красовался новый почтовый ящик, но в это мгновение дверь с треском распахнулась, и взъерошенный полосатый крошка пулей промчался под ногами профессора. Юный художник оббежал палубу, вернулся и резко остановился возле профессора.

– Доброе утро, Барсенька! – широко улыбнулся Нук.

– Так это и есть море? – не отвечая на приветствие, спросил тигренок, указывая лапой на волны.

– Конечно, – ответил счастливый Нук.

– Почему же ты мне ничего не сказал! – забарабанил Барсенька лапами по могучей ноге профессора.

– Чего не сказал? – переспросил Нук, с которого медленно сходила улыбка.

– Так оно же огромное! – воскликнул полосатый крошка. – А если бы я умер?!

– От чего?! – спросил совершенно сбитый с толку Нук.

– От неожиданности! – теряя терпение, пояснил тигренок. – Я пошел в каюту, а ты постучи и предупреди меня, понял?