Приключения среди птиц - страница 2

Читая «Приключения», нельзя не обратить внимания на стиль Хадсона, характерный для его эпохи. Даже размышляя о вещах сугубо научных, он использует танцующий образный язык – общее место для времени, когда наука не открещивалась от литературности. «Это был тот исчезнувший язык, которым писали Докучаев, Костычев, Тулайков, не боявшиеся в научном изложении живого словечка, просторечия, метафоры», – напишет о подобном языке Александр Чудаков в романе «Ложится мгла на старые ступени». Вот Хадсон рассуждает о динамике численности соловья: «Однако соловей не может похвастаться ни подобным, ни каким-либо вообще ростом численности: „бессмертная птица“, которая несет в себе „сердца негасимый огнь“ далеко не столь жизнеспособна и, по всей видимости, живет гораздо меньше, чем блестящие щегольки». А вот – о причинах отсутствия лесов на меловых холмах: «Таким образом, облик даунсов, каким мы его знаем, сформирован и поддерживается именно овцой – тысячеротым щиплющим созданием, равняющим разнотравно-злаковый покров под одну короткую гребенку и в зародыше уничтожающим любые древесные начинания».

Отличаясь в целом поэтичностью языка, «Приключения» содержат множество прекрасных строк из английской и мировой поэзии, которые Хадсон, кажется, способен отыскать по любому поводу. Несмотря на то что это общее место для всей английской литературы, узкоспециализированное, птичье, цитирование в исполнении Хадсона всё же поражает. Такое чувство, что ум орнитолога наделен опцией поиска в тысяче томов поэзии, этаким поэтическим cntrl+f. Рассуждая о якобы бессмертии соловья, Хадсон цитирует и «Оду соловью» Китса, и эпитафию Каллимаха; строки о пересмешнике он, как драгоценную руду, извлекает из тома «бесконечной эпики» Роберта Саути, сравнение птичьих трелей с журчащими ручьями – из мильтоновского «Потерянного рая»; и точно знает, в каких произведениях староирландской поэзии героям поет черный дрозд. Он вспоминает поэму Майкла Дрейтона: «Во всей Англии едва ли найдется человек… кто, положа руку на сердце, мог бы сказать, что осилил весь „Поли-Альбион“ – все тысячи его двенадцатистопных строчек, через каждую из которых нужно продираться медленно и с великим усердием. Всего лишь стострочное описание топей выглядит совершенно непроходимым, за исключением того места, где автор рисует великолепные птичьи сборища», – пишет Хадсон, и нет никаких сомнений, что сам он успешно преодолел все топи поэмы Дрейтона.

Если выводить формулу «Приключений» из более известных авторов и книг, то, согласно переводчику, она следующая: «Нина Бёртон[2] на языке „Троих в лодке, не считая собаки“». Помимо синопсиса каждой главы в Оглавлении, с первых абзацев книги становится ясно, что повествование Хадсона искрится по-настоящему качественной иронией. Чего стоит определение ружья как «громогласного средства истребления на расстоянии с огненно-дымной отрыжкой», или Англии (мировой державы) как земли славных курятников.

Хадсон не устает эпатировать своих современников и свою эпоху. В двадцатой главе читатель узнает об опыте пребывания автора между церковными колоколами во время службы. И если в сегодняшнем, бесконечно себя исследующем, мире такой поступок может показаться дурацким эпатажем, то в начале ХХ века в исполнении 70-летнего натуралиста он дорогого стоил. Как и использование ветки в качестве средства преодоления луж в аналогичном возрасте – несмотря на всю жизнь мучившие Хадсона последствия перенесенного в пятнадцать лет тяжелейшего бронхита! (Глава XХI). Как и пошаговая инструкция по уподоблению журавлю или аисту (Глава ХХVІІ) – «какой-никакой способ влезть в птичьи перья, за неимением лучших». Как и открыто некомлиментарное отношение к стихам Аделаиды Энн Проктер – любимой поэтессы королевы Виктории (Глава ХХІІ).