– Но что это…
Кто-то звал Эрика за бортом, оттуда, где вода соприкасалась с кормой. По палубе стелился, ловя свет фонарей и мерцая бледно-жёлтым, туман. Эрик сжал колени вместе, не выпуская ладони, но ему по-прежнему нестерпимо хотелось высвободиться. Из пропитанной туманом ночи вынырнул старый корабль: борта угольные, словно от чернил осьминога, потрёпанные паруса болтались в неподвижном воздухе. Он двигался, словно дрейфуя над волнами, и месяц висел в усеянной звёздами темноте над его расколотой мачтой. На носу стояла призрачная фигура с взлохмаченными чёрными волосами и небесно-голубыми глазами.
– Матушка? – прошептал Эрик. Его накрыло спокойствие, которого он не испытывал уже два года. Она здесь. Она жива.
Эрик вцепился в верёвку на левом запястье. Та царапала кожу и оставляла на ней ссадины. Матушка была там, всего в нескольких минутах от них, стоило лишь расправить паруса, но никто и с места не сдвинулся. Эрик мог снова поговорить с ней, обнять её и выслушать жалобы о том, что ей вечно приходится всё делать самой. Он бы вспомнил все те мелочи, которые раньше казались такими незначительными. Её голос, смех, тоненькие морщинки в уголках глаз, когда она смеётся. Эрик пытался развязать узлы на запястьях зубами. Ему необходим был меч.
Неважно, что ей от него нужно. Пока он может поговорить с ней здесь и сейчас – о проклятии, о коронации, обо всём и ни о чём, – он отдаст что угодно.
– Я тебя слышу. Где ты? – Габриэлла порывалась вперёд, меч хлестал её по ноге. – Мила!
Пронзительный крик Габриэллы привлёк внимание Эрика. Он придвинулся к ней, потянувшись до боли в жилах. Эрик схватил Габриэллу за щиколотку и притянул её достаточно близко, чтобы воспользоваться продетым в узел мечом. Меч перерезал верёвку наполовину, взлохматив края, и Эрик зубами распутал оставшуюся часть. Нужно было развернуть корабль, чтобы мать поднялась на борт. Иначе ему к ней никак не приблизиться. Путы спали.
– Постой! – окликнул он её и кинулся к штурвалу. Эрик смутно осознавал, что Зауэр и Нора бегут его остановить. Вот только они двигались слишком медленно.
Мать Эрика рассмеялась и сказала:
– Не торопись, родненький.
Он сделал бы что угодно, чтобы она осталась. Ей стоило лишь попросить.
«Смешливая голубка» и второй корабль разошлись нос к носу, невероятно близко друг к другу. Эрик метнулся к борту и тянул руку, пока не коснулся носовой фигуры. Корка соли, покрывавшая её, крошилась под пальцами. Вдруг в ладонь вонзился острый край трухлявой доски.
Эрик фыркнул и вздрогнул. Боль прорвалась сквозь туман, застилавший разум. Радость сменилась ужасом. Прижимая ладонь к груди, он прошептал:
– Матушка!
– Эрик! – отозвалась та. Мать направилась к нему. Её шаги оставляли следы в соли, покрывавшей старое судно. Она была бледной и мерцающей, словно вуаль изморози на стекле. Из неё вытянуло все краски, не считая цвета глаз, и Эрик видел сквозь неё корабль. Каждое движение порождало марево вокруг неё, будто воздух был таким же плотным, как вода в море. Длинный меч, который она волокла за собой по доскам, грохотал. Она остановилась у борта. – Эрик, – сказала она, и её слова были нежнейшим звуком, который Эрику доводилось слышать. И зачем он только переживал? Она вернулась. – Иди ко мне.
Гримсби оттолкнул Эрика и перепрыгнул через борт. Эрик машинально его схватил.
– Гарсен! – голосил Гримсби. – Утёс! Утёс! Осторожно, скалы!
