– Вижу. Пока-пока. А мне пора вернуться на проклятые копи. Хотя подожди. Вальпа – это твое прозвище? – Вова прищурился, переместив любопытную сигарету из одного уголка рта в другой.
– Да, но так меня называют, чтобы раззадорить. Не люблю эту кличку. Для меня это именно кличка, – Алена нахмурила точеные брови.
– А вы, Алена Александровна, случайно обучались не в меде? – подвесил на тонкой нити наводящий вопрос Вова.
– Именно там, в УМГУ.
– А. Ясно. Ну пока.
Вова бросил обугленный окурок наземь и притушил его дотлевающий огонек подошвой.
– Ты опять не скажешь, зачем тебе эта информация?
– Нет. Сначала найди белого кролика, потом поговорим.
– Интриган. Пока-пока. Строй на совесть, мне тут жить, – подмигнула Алена, уходя.
– Как прикажите-с. И это уже тройное «нет», – бросил Вова вдогонку, а Алена, уже взятая под руки синим костюмом, ухватила фразу краем уха, бросив ее куда-то в глубины подсознания.
Смеющаяся, развеселая компания покинула запыленную духоту стройплощадки – укротители жизни и победители судеб, больше напоминающие ряженых, нежели серьезных бизнесменов, выпорхнули за дверь проходной прочь.
– Это че за клякса? – спросил подошедший напарник и друг Вовы, грузный, широкоплечий, коротко стриженный, бородатый Евген, на лице которого каждый день появлялась новая конопушка.
– Да так. Типа знакомая чикуля.
Вова проводил Аленин вильнувший зад благосклонным взглядом. То же сделала вся стройка.
– Она прикольная, – продолжил Евген, хитро сузив взгляд и сбросив с плеча впечатляющую бухту кабеля. – Только довольная чересчур. Так и хочется ей мокрой тряпкой по заточке приложиться. Прешь ее?
– Зачем, если есть ты?
– Ты ж моя мокрощелочка. Ну она солидная. На хромой козе не подкатишь. Ты по бабкам потянешь ее? – справедливо сомневался Евген, перекинув спичку из одного уголка рта в другой.
– Если бы я ждал, пока у меня появятся деньги на баб, я бы давно умер от девственности, – уверенно парировал Вова.
– Хорошо сказал. Теперь дай мне курить и расскажи во всех отвратительных подробностях, как ты трогал ее за самые укромные местечки.
– Держи. И слушай историю настоящего мужчины, – рассмеялся Вова, протянув другу сигарету.
Планета подставила свои упитанные бока летнему солнцу, смазав их защитным кремом облаков, но слои нанеся неравномерно, – беззащитная полоска в аккурат легла на гряду Уральских гор, дав зеленый свет потирающему руки меланину. Распаленный зной морил жаждой и притупленным ощущением напрасно сжигаемого времени, по улицам неспешно катясь налитой летом босоногой негой, за скобки вынеся все взвешенно-основательное и излишне взрослое. Лето дурманило, играло, пудрило чудесной пыльцой беззаботности, выдумывая миражи в янтарной полупрозрачности дня.
Вова шел в центр города. Шлепающие вьетнамки, мелкая моторика пальцев, поигрывающих цепочкой с ключом от дома, краски, сочащиеся из воображения. Неприкаянный, он шел на важную, если не судьбоносную встречу со старым другом. Шел пыльными мостовыми мимо скачков изгороди, мимо теплых лужаек с широким лоном зеленых, некошеных трав, мимо оплетенного сеткой рабицей запустелого сквера, умело благоустроившегося среди бетонного моря города. Несведущий в беззаботности, Вова на долю секунды ощутил ее дыхание в появлении радуги в угловатом фонтане поливающей машины – дугообразная, шумящая всеми цветами спектра, своим появлением она напомнила о краткосрочности чудес, на которые так скуп обозленный на людей рок.
