Ведь общеизвестно: дармовой сыр бывает только в мышеловке.
Любой немец на их месте, как бы ни был его организм пропитан шнапсом и отборным рейх-пивом, озвучил бы свое резонное сомнение касательно этого праздника жизни: вас ист дас? Дас ист фантастиш. Них ферштейн.
Любой американец задал бы утилитарный вопрос, который в свое время задавал Жоржу Милославскому и.о. царя Иван Васильевич Бунша: за чей счет этот банкет, товарищи?
Все эти здравые соображения возмутительно игнорируются русской башкой, вернее, содержимым ее черепной коробки. Возможно, именно из-за этой врожденного или благообретенного умения наживать себе проблемы на ровном месте вследствие частой неспособности последовательно и рационально мыслить Россия и загнала себя на задворки цивилизации.
Но все это, как говорит Сережа Воронцов и Николай Васильевич Гоголь, лирическое отступление.
Действительность же состояла в том, что уже через несколько минут и Алик Иваныч, и Воронцов потеряли и без того безнадежно попорченную сегодняшним весельем способность хоть как-то соображать. Мыскин вплотную занялся двумя девочками сразу, а Сережа Воронцов совершенно неожиданно для себя оказался во второй комнате.
Тут он увидел того самого богатырской комплекции парня с лицом истощавшего Бэтмена без грима – торчащими, словно крылья летучей мыши, большими хрящеватыми ушами и острыми скулами. Он неподвижно сидел в кресле и равнодушно рассматривал пистолет-автомат «Борз». С тем же выражением, с каким прыщавый акселерат разглядывает картинки в журнале «Penthouse».
При появлении Сережи Воронцова и Романова он спрятал «ствол» в небольшой квадратный чемоданчик и раздвинул узкие губы в длинной резиновой улыбке.
– Присаживайтесь, – радушно сказал он.
Сережа машинально оглянулся на Сергея Борисовича: разве не он тут хозяин?
– Да вы присаживайтесь, – повторил вслед за здоровяком и питерский гость. – Чувствуйте себя как дома.
– У кого? – с ошеломленным выражением на лице пролепетал Воронцов.
Точно так же на вопрос: «Ты зачем усы сбрил, дурик?» – отвечал приснопамятный Семен Семеныч Горбунков. Точно так же – вплоть до мельчайших нюансов интонации и мимики.
Романов присел на край дивана, на котором развалился лопоухий, и, опершись подбородком на руку, пристально посмотрел на рассеянно опустившегося в кресло Воронцова, нервно протирающего очки подолом одетой навыпуск рубашки.
– Вам никогда не говорили, что вы похожи на одну из «звезд» российской эстрады? – с места в карьер начал Сергей Борисович. – Даже легкая щербинка между передними зубами… в точности как у…
– Ым-м-м… на Аллу Пугачеву, что ли? – бестолково пробормотал Сережа.
– Шутить изволите, да? – мило улыбаясь, вставил лопоухий.
– Дело в том, Сергей, – продолжал Романов, не обратив ни малейшего внимания на слова здоровяка, – что я хотел прийти с вами к небольшому и обоюдовыгодному соглашению. Я так думаю, вам не помешают лишние деньги? Вы ведь, насколько я знаю, даже сами до конца не понимаете, насколько они вам не помешают.
Воронцов качнул головой.
– А что… такое?
– В принципе, пустячное дело, – продолжал Романов, – на днях в ваш город приезжает Аскольд. Разумеется, вам знакомо это имя?
Воронцов качнул головой:
– Вообще-то я в совковой эстраде не очень…
– Ну как же, – с огорчением выговорил Романов, – хотя да, вы ведь недавно вернулись из армии. Имя Аскольда, одного из наиболее продвинутых молодых исполнителей откровенно прозападного толка, выдвинувшегося не только на своем эпатажном трансвеститском имидже, но и на несомненно высоком уровне своих композиций и блестящем выполнении и аранжировке своих многочисленных клипов и мелодий, в самом деле, могло быть плохо знакомо только человеку, совсем недавно сыгравшему в «дембель». Сложно не знать человека, которого именуют российским аналогом Джорджа Майкла и в сопоставлениях с ним западных «звезд» оперируют именами Marylin Manson и почему-то Робби Уильямса.
