– Мою мать звали Клотильдой, – стал рассказывать Павел, – и она была младшей сестрой короля Ромуальдо. Ты о нём, наверное, слышала, когда была здесь.
– Да, мне о нём рассказывал Свениций, – кивнула Маня. – Его убил Железный Кир. А ваша мать…, – замялась Маня, уж очень непривычно было ей называть матерью доктора Загребельного не повитуху тётю Дусю, – госпожа Клотильда, она жива?
– Нет, – опустил голову доктор и подошёл к висевшему на стене портрету. Маня подошла и тихонько встала рядом с ним. – Красивая, – сказала она. С портрета смотрело на них прелестное лицо молодой девушки со смеющимися глазами и счастливой улыбкой. Доктор тяжело вздохнул:
– Была…
– А почему вы называете Большого Голову дядюшкой? Это он вам так велел? – поспешила девочка перевести разговор.
– Да, ему хочется, чтобы я его так называл. Но дело в том, что он и в самом деле мой родственник, правда, скорее дедушка, чем дядя, а если точнее, то двоюродный дедушка. Он был братом отца короля Ромуальдо и, на самом деле, по праву это он должен был стать королём, но из-за своего врождённого уродства отказался от трона.
– Странно, Историк рассказывал, что он был шутом… – вспомнила Маня.
– Да он вообще очень странный человек, – согласился доктор.
– Может, он всё это придумал? И про вас, и про себя?
– Я тоже вначале так подумал, но видишь ли, факты вещь упрямая. Дверь-то действительно открылась.
– Ну, вот теперь и вы про эту дверь заладили. Да если бы я на эту дверь хорошенько надавила, то тоже бы смогла её открыть.
– Нет, Маня. Не смогла бы, и никто другой бы не смог, – серьёзно перебил её доктор. – Замком для этой двери является особое сочетание некоторых линий на руке, свойственное только роду Санибореев, к которому принадлежу и я. Иначе открыть эту дверь невозможно. Её нельзя ни взорвать, ни сломать, но дело даже не в двери. Когда я был совсем маленький, – стал вспоминать доктор, – дядька Тихон назвал меня однажды чёртовым отродьем. Я это запомнил, и когда подрос, спросил его об этом.
И он мне рассказал, что однажды увидел возле нашего больничного сарая появившуюся из ниоткуда странную, похожую на женскую человеческую фигуру, почти прозрачную, будто сотканную из тумана. Он поклялся, что за минуту до этого там никого не было. Фигура держала в руках какой-то свёрток. Положив этот свёрток на траву, она пролепетала что-то жалобное и исчезла так же, как появилась: неизвестно откуда и куда. А свёрток ожил и вдруг как заорёт! Дядька Тихон испугался и бросился оттуда наутёк, а навстречу ему тётя Дуся шла. Он ей на свёрток махнул рукой, и дал дёру.
Доктор замолчал и вновь подошёл к висящему на стене портрету.
– Ну? – спросила Маня. – И что же было в этом свёртке?
– Да ребёнок там был, неужели не понятно. А ребёнком этим был я. Вот так-то, – сказал он, с грустью глядя на чужое лицо улыбающейся ему с портрета матери. – Я когда рассказал обо всей этой истории тёте Дусе, – немного помолчав, продолжил он, – то она очень рассердилась и сказала, что будто всё это дядьке Тихону с пьяных глаз померещилось. И пригрозила, что она ему отобьёт охоту детей пугать. Что она тогда дядьке Тихону сказала, чем пригрозила, не знаю, но больше я от него ничего добиться не мог. А со временем и вовсе забыл об этом случае. А теперь понимаю: не пьяный был дядька Тихон, а появилась та странная фигура возле сарая тем же способом, каким и мы с тобой здесь оказались. Способом для нас непонятным, но вполне реальным, и совсем не случайно меня всё время тянуло на это место. Поэтому мы там с тобой и пересекались так часто: всё я хотел связанную с этим местом загадку разгадать.
