— Вот еще!
Хотела проследовать дальше, но парнишка заступил мне дорогу, размазывая слезы по грязным щекам.
— Господин в экипаже обещал полтинник, если приведу вас. Прошу, добрая госпожа, ради Светлых дев, просто подойдите туда, и я получу свои деньги. У меня больные сестренка и мать, нам так нужны эти хилдо! Ну что вам стоит?
Хм, ну если вопрос ставится так, то, кем я буду, пройдя мимо? Врет парень или нет, как узнаешь? А совесть потом съест за то, что не помогла в беде.
Есть, конечно, вариант раскошелиться самой. Руки тут же зачесались достать из кармана монетку или даже несколько. Но ведь у меня все рассчитано до хилдо, а остальное запрятано глубоко в корсаже и не подлежит трате ни в коем случае. Двадцать золотых отложено на билет до конечной остановки, два лея шестьдесят хилдо — на ночевку. И еще пара серебряных полтинников на всякий случай. И ведь эти деньжищи я не печатаю! Заработала сама — по грошику, бессонными ночами составляя кремы и притирания на продажу. Отдам деньги мальчишке и придется ночевать в общей зале или, того хуже — ехать на открытой всем ветрам крыше. Ой, нет!
Я перехватила сундук другой рукой и решительно перешла дорогу, обходя карету сзади. Подошла к распахнутой настежь дверце, ожидая увидеть желтоватое лицо дядюшки. И немного опешила, потому что никто не ответил, даже когда я осторожно постучала по дверце.
— Дядюшка?
Нетерпеливо приподняла кожаную занавеску, но экипаж был пуст. Этот малый разыгрывает меня, что ли? Хотела обернуться и поинтересоваться у паренька в чем дело, но сзади прилетел удар, и в глазах резко потемнело.
Очнулась — наверное, через несколько минут — от тряски и грохота колес по мостовой. Голова все еще гудела. Не сразу осознала, что лежу на полу кареты, несущейся во весь опор.
Что случилось? Где я?
Каждый толчок ощущала всем телом. В бок упиралось что-то твердое. Осторожно приподняла голову и попыталось оглядеться, но мешала темная, грубая мешковина, которой я была обмотана. Руки сдавливала веревка; я застонала, пытаясь лечь поудобнее, но ничего не получилось.
Ясно одно: меня похитили и везут куда-то. Не это ли имел в виду дядюшка, когда пригрозил, что не отступится? Старый негодяй! Да я его засужу! Для купца его уровня жалоба в магистрат на похищение страшнее смерти — на уроках торгового права нам рассказывали о важности сохранять честное имя.
Удивительно, но страха не было и в помине, только ярость — зато такая ослепительная, что в моем темном мешке словно просветлело. Попробовала повернуться, но меня тут же ощутимо ткнули башмаком в бок.
— Очнулась, вот и ладненько. Лежи себе тихо, девка, — просипел чей-то хриплый бас. — И не вздумай орать!
Я замерла, пораженная открытием. Это не дядюшка! И кто бы ни был этот похититель — воспитанностью он не страдает.
Ну, лейр тэ’Скуби, это уж слишком! Сам на преступление не решился (еще бы, куда этому слизняку!) и нанял бандитов! Подлый трус! Нечего его жалеть — настойка на лептуре четыреххвостной поможет вернуть здравомыслие! Конечно, если оклемается после расстройства кишечника. Похититель тхаров!
Тем временем карета пошла ровнее и перестала прыгать на брусчатке, пересчитывая мои бедные косточки — видимо, выскочила на проезжий тракт. Только куда меня везут? Неужели в усадьбу дядюшки?
Мне все-таки удалось извернуться и перекатиться на бок. Теперь я могла хотя бы попытаться развязать руки. Осторожно, чтобы не привлекать внимания здоровяка в железных башмаках, подняла онемевшие запястья, стараясь дотянуться до крепкого узла.
