Отец обернулся на одинокую фигуру, выглянувшую из-за дома:
– Он и есть.
– Приведите его.
– Он неподобающе одет, – сказала мать Лютика.
– Я и прежде видала голые торсы, – отвечала графиня. Затем позвала: – Ты! – и ткнула пальцем в Мальчонку. – Ну-ка, сюда. – На слове «сюда» она щелкнула пальцами.
Мальчонка повиновался.
И когда он приблизился, графиня вышла из кареты.
Мальчонка остановился поодаль, за спиной у Лютика, почтительно склонив голову. Ему было стыдно за свой наряд – потертые сапоги и драные джинсы (джинсы изобрели гораздо раньше, чем принято думать), – и он сложил руки как бы даже в мольбе.
– Имя у тебя есть, Мальчонка?
– Уэстли, графиня.
– Ну-с, Уэстли, вероятно, ты нам поможешь. – Она подошла. Ее рукав коснулся его кожи. – Мы все тут страстно увлечены проблемой коров. Любопытство наше до того разыгралось, что мы уже на грани безумия. Как думаешь, Уэстли, отчего коровы на этой ферме – лучшие во всем Флорине? Что ты с ними делаешь?
– Да просто кормлю, графиня.
– Итак, мы нашли разгадку; вот, значит, в чем секрет. Можно успокоиться. Очевидно, все волшебство – в питании. Покажешь мне, как их кормишь, Уэстли?
– Покормить вам коров, графиня?
– Смотри-ка, догадливый.
– Когда?
– Сию минуту будет в самый раз. – И она выставила локоть. – Веди меня, Уэстли.
Деваться было некуда – Уэстли взял ее под руку. Осторожно.
– Это за домом, мадам, а там ужасно грязно. Платье испачкаете.
– Я надеваю платья только раз, Уэстли, и мне так хочется увидеть тебя в деле, что я вся горю.
И они направились в коровник.
Граф по-прежнему наблюдал за Лютиком.
– Я помогу! – крикнула та вслед Мальчонке.
– Пожалуй, надо поглядеть, что такое он делает, – решил граф.
– Чудны́е дела творятся, – отметили родители и пошли, замыкая процессию коровьих кормильцев. Они наблюдали за графом, который наблюдал за их дочерью, которая наблюдала за графиней.
А та наблюдала за Уэстли.
– По-моему, он ничего такого не делал, – сказал Лютиков отец. – Покормил, и все.
Ужин прошел, и гости уже отбыли.
– Наверное, он им нравится. У меня был кот, так он здоровел, только если его кормила я. Может, и тут то же самое. – Лютикова мать вылила в миску остатки супа. – Вот, – сказала она дочери. – Отнеси Уэстли поесть. Он у задней двери ждет.
Лютик взяла миску, открыла дверь.
– Возьми, – сказала она.
Уэстли кивнул, взял миску, зашагал было к пню, на котором ел.
– Я тебя не отпускала, Мальчонка, – сказала Лютик; он остановился, обернулся. – Мне не нравится, как ты смотришь за Конем. Точнее, как ты за ним не смотришь. Вычисти его. Сейчас же. И отполируй копыта. Сегодня. Заплети ему хвост и разотри уши. Нынче вечером. И чтобы в конюшне ни пылинки. Сию минуту. И чтобы Конь блестел, а если придется работать до утра, значит будешь работать до утра.
– Как пожелаешь.
Она хлопнула дверью. Пускай в темноте ужинает.
– По-моему, Конь прекрасно выглядит, – заметил отец.
Лютик смолчала.
– Ты же сама вчера говорила, – напомнила ей мать.
– Я, наверное, переутомилась, – выдавила Лютик. – Переволновалась.
– Тогда иди отдыхай, – посоветовала мать. – Как переутомишься, ужасные вещи случаются. В тот вечер, когда твой отец сделал мне предложение, я как раз переутомилась.
34:22, разрыв увеличивается.
Лютик ушла в спальню. Легла. Закрыла глаза.
Графиня смотрела на Уэстли.
Лютик вскочила. Разделась. Слегка умылась. Натянула ночную рубашку. Залезла под одеяло, пригрелась, закрыла глаза.
