– Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Стадо слонов ушло вперёд. Ева без сил откинулась на спину, и белое небо, словно мантия, раскинуло над ней свои длинные полы. Сердце бешено стучало, но в голове было пусто и спокойно, как во время кошмара, конец которого знаешь наперед.
– Не лежи на снегу – простудишься.
Ухмыляющееся лицо «человека в окне» появилось перед остекленевшим взором Евы и тут же исчезло, чтобы снова заглянуть сбоку.
– Пить хочется. И спать.
– Спать? Могу сделать одеяло из снега – в этом я мастер. А если хочешь пить, то можно съесть снег.
– Не хочу я есть снег. Он грязный.
– Ну-ну, ты меня обижаешь, – в самом деле обиделся человек, обойдя Еву с другой стороны. – Мой снег самый чистый.
Внезапная догадка пришла в голову девушки, и она, чуть повернувшись, заглянула ему в глаза:
– Так это на тебя жаловался Саваоф Теодорович?
– А он жаловался? – с интересом прищурился «человек в окне» и опустился рядом на корточки.
– Сказал, что «его слуги продолжают устраивать метель, несмотря на то что у него в такую погоду болит голова».
– Ничего не знаю. Она стояла сегодня по плану, – сказав это, он взмахнул обеими руками, и два столба снега взвились высоко в небо. – Знаешь ли, устроить такую грандиозную метель одному бесу не так уж и просто. Но ты посмотри на эти масштабы! Впечатляет, не правда ли?
– Впечатляет…
– Так что? Сделать тебе одеяло из снега?
Не дождавшись ответа, «человек в окне» зачерпнул обеими руками горсть снега, подул на неё, и на Еву мгновенно обрушился сильный снежный поток, погребя под своей толщей её хрупкую фигуру.
Всё смолкло. Дикий сумасшедший смех «человека в окне», завывания ветра, скрип высоких горных сосен, словно корабельных мачт, глухой топот слоновьего стада где-то вдали узкого ущелья – всё занесло снегом, всё умерло. Точнее нет. Это Ева умерла, ушла за грань нынешней реальности, и всё остальное в этом мире – и дикий сумасшедший смех, и топот слонов, и скрип сосен – теперь звучало для неё непривычно приглушённо. Было спокойно, тихо. Сердце успокоилось. Вдруг где-то далеко-далеко Еве послышалась мелодия.
– А-а-а-а… А? – будто спросила музыка, на секунду прервавшись. Она показалась Еве такой родной, такой близкой, будто она всегда её знала.
– Ты, река ль, моя реченька, ты, река ль, моя быстрая…
Зима ли пела колыбельную уснувшей природе, или это Мария укладывала спать неугомонную Аду, Ева не знала. Наяву ли звучал этот приятный женский голос, или это у неё в голове слышалась русская народная песня? Ева закрыла глаза. Она была погребена под плотным слоем снега, но что-то всё ещё грело её, как греет каждого человека на этой земле. Может быть, вера. Но во что? В светлое прекрасное будущее или в уверенность в завтрашнем дне, в то, что завтра утром всё так же взойдёт холодное солнце, в спящий по берегам широкой реки лес или в свист жаворонка в предрассветной дымке? А может быть, и в то, и в другое, а может, ни во что из этого, а во что-то своё, исключительное, уникальное, что есть в душе у каждого человека.
– Ты течёшь, не колыхнешься…
***
Вокруг было темно, но тепло и уютно. Где-то тикали часы.
– Где я?..
– Дома мы. Дома.
Глава 6. Болезнь
Надо ли объяснять, что на следующий день Ева лежала в постели с температурой под сорок? Сразу после того, как она очнулась в доме Саваофа Теодоровича и он отвёз её на машине домой, Ева легла в кровать и не вставала до вечера следующего дня.
