– Ну да.
– Пастырь, которому нужна охрана, чтобы защититься от паствы, плохой пастырь!
– Почему? Вон Папу Римского едва не убили!
Если он доверяет свою жизнь охране, а не Богу, значит, охране он верит больше, чем Создателю. В таком случае, как же он служит Всевышнему, если не верит ему? Он же все время говорит: «Все во власти Бога», «На все воля Божья». И нанимает охрану.
Нищие молчали, не зная, что сказать. Первым очнулся Яков.
– Кто ты такой? – спросил он.
– Один из вас, – ответил седой.
– Ты говоришь странные вещи, – сказал Яков.
– Но разве мои вопросы не справедливы?
– Они… смущают.
– Да, да, – поддержали нищие. – Они смущают!
Утки в озере возле храма ныряли, отряхивались, снова ныряли. Пришелец подставил лицо солнцу, прикрыл глаза. Хотелось довериться упругим волнам света, стать их частью, рассыпаться и одновременно коснуться всего – травы, бархатных перьев на головках уток, сияющего купола… Седой почувствовал, как трепетная радость разливается по телу, переполняет его, сближая со всем, что окружает его, делая легким, вездесущим, не страшащимся вечности…
Седой открыл глаза. Четверо нищих по-прежнему смотрели на него, в глазах их были удивление и растерянность.
– Я приду завтра, – сказал седой.
– Приходи, добрый человек! Может, еще кому поможешь, – отозвалась исцеленная от глаукомы. Когда седой ушел, нищие заговорили о нем.
– Очень странный человек! – сказал Яков.
– Такие вопросы задает, будто ребенок, – поддержал Михалыч.
– Знахарь! – многозначительно заметила женщина в коричневом пальто.
Михалыч подошел к исцеленной от глаукомы, стал рассматривать левый глаз.
– Как это он тебя от глаукомы избавил? – проскрипел он. – Подержал руку возле глаза и – все! Никакой операции! Я что-то не слышал, чтобы знахари так могли. Ты действительно видишь?
– Очень хорошо вижу! – ответила женщина.
Прикрыла ладонью правый глаз.
– У тебя в бороде хлебные крошки. А вон – голуби! – радовалась она.
– А ты? – обратился Михалыч к той, у которой была экзема. – Покажи руки!
Женщина сняла перчатки. Язвы частично затянулись.
– Черт! – воскликнул потрясенный бомж. – Как он это сделал?!
– Нет, это не простой человек, – сказал тихий Яков.
– Зачем он свою долю раздал? – задумалась женщина в коричневом пальто.
– На самом деле – зачем? – поддержал Михалыч. – На что жить будет?
– Наверное, где-то еще собирает, – предположила исцеленная от глаукомы. – Видишь, ему охотно подают.
– Ты бы отдал? – обратился к Михалычу Яков.
– Если честно – нет.
– И я бы не отдал. А он – отдал!
– Он просто человек с добрым сердцем, – пояснила страдавшая экземой.
– Он просто с приветом! – воскликнул «хромой».
Михалыч метался на костылях на пятачке перед нищими, по привычке продолжая играть роль калеки.
– Мы тоже в принципе добрые, – рассуждал он. – Но нас жизнь испортила.
– Я завтра приведу свою жену, – сказал Яков. – У нее на щеке – бородавка. Как думаешь, поможет?
– Он не придет завтра, – решительно заметил Михалыч. – Знаю я таких: пустят пыль в глаза и исчезают.
– Какая пыль! – возмутилась исцеленная от глаукомы. – Он меня вылечил. Я вижу!
– Ты подожди до завтра, – возразил недоверчивый бомж. – Может, за ночь твоя глаукома к тебе вернется.
– Типун тебе на язык!
