Когда Лайрэ приблизилась, Римс сдернул покрывало с седла грациозной гнедой кобылки. Он не пытался помочь Лайрэ сесть в седло. Для этого ему нужно было бы прикоснуться к ней, но Римс знал, что никто не смел касаться Лайрэ без ее особого соизволения.
Тааур ничего такого не знал. Бросив изумленный взгляд на юного дружинника, он быстро шагнул вперед и подсадил Лайрэ в седло, прежде чем остальные сообразили, что он собирается делать.
Гаррос успел наполовину выхватить свой меч из ножен, но увидел, что Лайрэ осталась спокойной. Прищурившись, он наблюдал за ними обоими.
Уже отпуская ее, Тааур позволил себе провести ладонями от талии к бедрам, ощущая упругость ее тела.
– Благодарю тебя, – сказала Лайрэ.
…Лайрэ в жизни не испытывала ничего подобного. Она казалась себе арфой, струны которой перебирают пальцы мастера. Каждое прикосновение Тааура вибрировало в ней, вызывая дивные аккорды в самых неожиданных местах. Бешеный стук ее сердца сочетался с каким-то странным ощущением, как будто что-то таяло глубоко у нее внутри. Дыхание становилось учащенным, а кожа приобретала тончайшую чувствительность.
Иногда ей было достаточно лишь посмотреть на Тааура, чтобы ею овладела сладкая истома, от которой душа таяла, словно воск в пламени. Тааур вскочил в седло запасной лошади с грацией прыгнувшей на забор кошки. Его рука ободряюще погладила густую лошадиную гриву.
Глубоко, до боли вздохнув, Лайрэ попыталась подавить зов своего тела, требующего именно этого единственного человека, которого ей было запрещено желать. Но она ничего не могла поделать со своей памятью, где жили и выражение глаз Тааура, когда он смотрел на нее…
– Лайрэ, тебе дурно? – спросил Гаррос.
– Нет, – слабым голосом ответила она.
– Что-то не верится.
С загадочной, чувственной усмешкой Тааур заставил свою лошадь посторониться и подождать, пока Гаррос займет свое место во главе и они тронутся в путь в неясном свете раннего утра.
Гаррос повернулся к Лайрэ.
– Вианна знает? – спросил Гаррос.
– Да.
– Что она сказала?
– Она все еще спрашивает совета у своих духов живущих среди дольменов и кромлехов.
Гаррос хмыкнул.
– На моей памяти Вианна никогда еще не раздумывала так долго над пророчеством.
– Никогда.
– Во имя Неба!! Неудивительно, что Таауру так не терпится убраться из усадьбы, – пробормотал Гаррос.
Лайрэ искоса глянула на него, но ничего не сказала.
– Что-то ты не очень разговорчива сегодня, – бросил Гаррос.
Она кивнула головой.
И не сказала ни слова.
С нетерпеливым проклятием Гаррос развернул лошадь, пришпорил ее и поскакал вперед. Двое дружинников с дружинниками рысью подъехали через луг и присоединились к этой небольшой кавалькаде. На них под плащами были надеты кольчуги, а головы были защищены округлыми шлемами. Под седлом у обоих дружинников были боевые кони чистых кровей.
Тааур перевел взгляд с дружинников в полном вооружении на Гарроса.
– Я… почувствовал себя таким же голым, как тогда, когда меня нашли, – сухо сказал Тааур.
– Ты думаешь, что когда-то носил доспехи? – спросил Гаррос.
– Я это знаю.
(Хотя – как будто совсем не такие как эти, – отчего то подумал он про себя. Или совсем не такие?)
Уверенность, прозвучавшая в голосе Тааура, не допускала сомнений.
По сигналу Гарроса воины повернули коней и выехали со двора усадьбы. Через какое-то время Гаррос поехал рядом с Таауром.
– Как твоя память – возвращается к тебе? – спросил Гаррос.
