Читать онлайн Лариса Кольцова - Пришельцы из звёздного колодца

Околоземный город-спутник завис над Северным полюсом. Волшебная планета простиралась внизу, и сравнить её по цвету можно было и с васильковым сапфиром, и с зыбким аквамарином, и с мерцающим размытым, прозрачно-фиолетовым аметистом. Она включала в себя всё их сияние и великолепие. Живой космический кристалл – Земля. И Пелагея, стоя на смотровой, довольно обширной площадке, давилась слезами от вида её, не заслуженной ничем, божественной красоты.

Сколько чудовищных травм, зарубцевавшихся ран и тёмных снов о прошлом таила в себе её необъятная память. А сами они, разумные и только собирающиеся таковыми стать, странные создания разве не являлись также её сохранителями и не тащили в себе, как наследие предков, те же упрятанные в глубинах всеобщего подсознания страшные сваленные комья былых не прощаемых грехов? Или прощаемых? Кто ответит? Если Высшего открытого Суда пока что над человечеством не было. А индивидуальный, – да. Он происходит всегда, но над каждым ли?

Спутник носил имя Борей. Имя северного ветра, имя русского оружия прошлой Эпохи глобальных войн…

Рядом веселилась группа молодых ребят и девушек. Девушки выделялись оригинальными и, можно сказать, нарядными комбинезонами, созданными, скорее всего, по индивидуальному замыслу каждой. То есть, они уже пришли сюда в своей личной одежде. Тогда как парни выглядели стандартно, облачённые в те комбинезоны, какие и полагались всем посетителям спутника.

Пелагея спросила себя, а что именно её привлекло к этой стайке вчерашних школьников? Она пригляделась и выделила сразу же одного из них. Стройный и высокий мальчик стоял он на ощутимой дистанции от всех. Он не смеялся, даже не улыбался, а сосредоточенно вглядывался через панорамную стену в то, ради чего сюда и приходили, В космос, собственно. Однако же, и особого восторга она в нём не уловила, он словно вслушивался в некие голоса, идущие снаружи, которые по понятной причине отсутствовали. За стеной смотровой площадки царила вековечная, начиная от точки создания всего, тишина,

Парня никто и не затрагивал из группы, не потому, что пренебрегали, или он пренебрегал, – нет, этого не чувствовалось. На редкость сплочённая и дружная группа. Пелагея сразу же ухватывала сам общий дух любой компании, Кто за кавычками любой, ситуативной даже, коллективной психики, она обычно ощущала. Тут другое, -принимали: не хочешь нашего общего веселья, так и туманься себе наедине.

Приглядевшись уже откровеннее, Пелагея не заметила и тени того сложного комплекса чувств и скрытых переживаний, что бывают свойственны таким юным одиночкам в молодёжных коллективах. Молодой человек, казался преисполненным очевидной самодостаточности,

Она подошла к юному человеку, не сумев себе отказать в этом в силу странного беспокойства, решила разглядеть его поближе, чтобы уяснить, что за всплеск она в себе ощутила? А подойдя вплотную, внезапно узнала его. Он-то её нет. Да и не мог, поскольку и не видел её никогда.

Тут у Пелагеи настолько не забыто, хотя и без давней остроты, защемило нерв души. Одно дело то изображение, что и послала ей вдруг то ли подруга, то ли недруг, – прошлая соперница, короче, другое – живой человек в реальном своём теле и весе, что и стоял рядом.

Нет, Пелагея не страдала тайным изъяном, женской слабостью, и вовсе не отслеживала судьбу своей давней соперницы. Той самой, которая и породила сего высокорослого гордеца – своё подобие в мужской только форме. Она им невероятно гордилась, она хотела вдарить по глазам Пелагее, узнав, что та вернулась на Землю. На, гляди! Какого красавца я поставила на крыло. И заметь себе, без особого вклада папаши в его становление. Только я одна! У тебя такой разве есть? Нет. Одни девки у тебя. Мой великолепный гипербореец, не в пример неуклюжему отцу – неудачнику. мой вклад в будущее человечество, избыточно обременённое некачественными порождениями и далёкими от совершенства людьми.

Его мать Карина Венд считалась немкой, не будучи ею ни единой каплей своей крови. Исконно-русская. Пелагея это выяснила. Когда-то один профессор из восточной части Германии, приглашённый прочесть курс лекций по истории религиозных войн в одну из московских Академий, обнаружил в детском городке глазастое белокурое сокровище – крошечную девочку Карину. Её мать погибла, а родственников как-то не оказалось в наличии. Или не до неё им было. Коллега погибшей матери девчушки, – а папаша предпочёл остаться где-то в тумане неизвестности, да так оттуда и не вынырнул, – указала бездетному немцу на то, что ребёнка можно удочерить. Одарённое по всем параметрам дитя необходимо пристроить в особенную семью, интеллектуальную, прочно оседлую, подходящую для дальнейшего её развития и становления. Условие такое, – чтобы родители не имели связи с космическими структурами. Люди оттуда дают самое статистически значимое количество сирот. Женщина же узнала случайно, что жена профессора жаждет для себя ребёнка и занята поисками именно девочки, желательно европеоидной, дабы у малышки по мере её взросления не возникало ненужных расспросов, почему я не похожа на вас?

И вот старик со своею старухой, а профессор был стар, вывезли русскую снегурочку в свои старые Альпы, где и воспитали её в нерусской среде. Правда, и русским языком она овладела в совершенстве. Но вот правду о подлинной русской природе самой девочки старики утаили, внедрив в неё миф о своём семейном чуде – чуде зачатия в утробе девяностолетней матери. Наша. Кровная дочь. Точка. И это их право. Насколько право было глубинно-справедливым по его существу? Их никто не осудил, а сами они искренне забыли о том, что дочь была найдена на просторах Русской необъятной равнины.

Подойдя сбоку, Пелагея заглянула в сосредоточенное лицо юноши. Он не придал значения, что его изучают.

«Нет, Карина!», – злорадно решила Пелагея. – «Он на тебя не похож. Как ни напитана ты профессорской премудростью дома своих приёмных родителей, но до чего же и ограничена всегда! Раскрашенное статичное изваяние, сошедшее с какого-нибудь постамента, вроде одной из архаичных скульптур древнего фонтана Дружба народов, скажем. Улыбка напоказ, декоративная красота, а душа твоя черства, себялюбива и бездарна». Стоп! Тут Пелагея одёрнула себя.

«Ты не девушка, моя милая, чтобы впадать во внутреннюю истерику, реанимировать злую ревность, опускаться в настолько и нижайшие уровни своего существа»!

А ведь сын мог быть и её собственным. А вот каким бы он был? У Пелагеи рождались только дочери. Три дочери как в земных сказках. Только обитали они в другой сказке – на далёкой планете, почти сплошь покрытой океаном. На планете, названной её именем – Пелагея-бусинка. Такой вот дар преподнёс ей муж и отец её дочерей, весьма преуспевший в космическом масштабе деятель.

«Майн Гот!», – воскликнула Карина, когда они общались по скайпу, – «Ты такая плодовитая оказалась! А ведь такая маленькая по виду, такая щупленькая. На Земле тебе не позволили бы родить и одного ребёнка…»,

«Такая страшненькая, такая неказистая», – добавила Пелагея и засмеялась.

«Твой муж, как я осведомлена, тайный долгожитель», – сказала Карина. – «Тебе с ним как живётся? Конечно, он давно уж выбыл из категории космических странников, и сделал себе блестящую карьеру в ГРОЗ, став там главным. Бывает же такое! Ты и такой выдающийся человек рядом…»

«Не знаю, кому и как с ним живётся, – ответила Пелагея. – Он на данный момент не мой муж. И уже давно».

«Выходит, ты одинока? Как и я…», – Карина вдруг опровергла мнение Пелагеи, что она чёрствая и неискренняя, став задумчивой и печальной. – «Мой сын вырос. Ты же знаешь, как резко мальчики отдаляются от своих матерей, когда взрослеют..

И она показала бывшей подруге и бывшей уже сопернице видеоизображения со своим сыном.

«Я не жила и не живу в одиночестве. Никогда», – сказала ей Пелагея.

Пелагея давно жила на той самой новооткрытой планете. Так уж сложилось. И она вовсе не была безупречной сама, обманув себя даже в минуты воспоминаний о дочерях. Да ей и не надо было вспоминать дочерей, поскольку она о них и не забывала никогда, а вот…

Вот, вот! Одну из дочерей она помнить не то, чтобы не желала, а боялась всегда ворошить память о ней. Та дочь родилась у неё первой. Тот самый случай, когда вины вроде бы и нет, а она есть. Дочь по имени Вика для матери не явилась некой «победой – викторией», а только её своеобразной аллергической «ягодкой – клубничкой», и что называется, выпала из прорехи кармашка её собственной судьбы навсегда. Была отдана мамочкой добровольно бездетным родственникам, а те потребовали, – девочку не тревожить, о себе не напоминать. Отец в данной конфигурации ничего не решал, поскольку о рождении дочери не знал, любимым мужчиной так и не стал, а был тем, о ком вспоминать не хотелось, а потому и незачем. Но краем зрения и слуха, краем неспокойного сердца, информационным короче способом, Пелагея о дочери кое-какое представление имела, и было оно по любому не беспечальным. Девочка не получилась красавицей, не развилась в уникальную умницу, хотя и не бракованной совсем-то уж, а вот будет ли счастливой, неизвестно. Но мать как-то и в этом сомневалась, поскольку сама же изначально дочь свою обделила любовью, да и фей-дарительниц к девочке никто не пригласил. На Земле они где-то попрятались, затаились, если и обитали когда-то открыто…

Она ощутила, как прилив жара изнутри, то особое состояние, чему не знала словесного определения. Она увидела будущее брошенной дочери, как-то непостижимо привязанной к тому, кого она и обошла вокруг как монументальную колонну.

Он хмыкнул, но принял вид безразличия к чудачеству маленькой незнакомой тётеньки. Пелагея закрыла глаза и разочарованно выдохнула зажатый внутри воздух. Нет! Её дочь и тут болталась где-то по самому краюшку того сияющего контура, что вычерчивала судьба вокруг красавчика. А то и за его пределом, поскольку невзрачной и неудачно-случайной девочке с ним рядом не просматривалось. Может, она и выглянет пару раз с девичьей печалькой из-за плеча той, кто станет для него по-настоящему ценной, и всё! Чудес не просматривалось. Отринутая доченька – метафорическая хроменькая уточка будет лишь незаметной подружкой той феерической птицы, к кому фея счастья, всё же, заявилась. И не удастся ей сбросить свои серые пёрышки никогда. А всё же…

Пересечение судеб будет, но с кем-то, кого нет у Пелагеи в дне сегодняшнем. И такое вот будущее не просматривалось уже в силу невероятно отдалённой перспективы, сходящейся в незримую уже точку. В мистической же и обратной перспективе Пелагея ясно видела, что сын соперницы каким-то чудом даст продолжение её линии, – то, от чего отказался его отец.

– Уф! – она отчего-то вспотела. Она сочла себя умалишённой, пусть и на краткий миг. Но образ возник, и словно бы получил право на грядущее воплощение. Она увидела, – тем самым третьим своим глазом, – забавного ребёнка –девочку, светленькую и глазастую, которой придётся родиться в таких местах, кои в сказках названы тридесятым царством – тридевятым государством, когда у юного человека рядом останется за плечами не только его юность, зрелость, но и непостижимо насыщенный, запутанный длинный путь, где он потеряет больше, чем обретёт. Кем она, сей милый хрономираж, будет? Дочкой или внучкой? Кто, спрашивается, вмонтировал в Пелагею такую вот престранную особенность, не дар, поскольку проку в нём не было никакого и ни для кого. А может, всё блажь и временное помутнение сознания? Да и проверить ничего невозможно. Осталось только дожить до собственного же пророчества самой себе. Лик ребёнка возник изумительно ясный и забавный, а финал грядущей сказочки отчего-то тягостно томил тёмной и взбаламученной неопределённостью…