Затяжной диалог с сыном бывшей соперницы.
Встав рядом ещё ближе к панорамной стене обзора, она обратилась к знакомому незнакомцу, – О чём задумался?
. Он не без удивления взглянул на невысокую женщину с большой тёмной родинкой в центре лба. Пелагея не без умысла оставила родинку и не позволила её удалять ни в детстве, ни потом. Родинка давала ей не только то, что её запоминали с первого взгляда практически все, а и счастье. Личное счастье и везение во всех начинаниях и замыслах. А то, что когда-то у неё из любящих рук вырвали возлюбленного, что же, и это впоследствии принесло ей жизненную удачу. Она стала женой человека, подарившего ей, Пелагее, целую планету. А вот отец сына соперницы стал рядовым агропоселенцем в одном из купольных городов в Космосе. Красавица же Карина, ставшая Карин на немецкий лад, его давно бросила, засев и сама в какую-то музейную замшелую развалину в искрошившихся Альпах.
– Я думаю о тщете всего, – так он ей ответил. Не сразу сообразив, о чём он, она какое-то время впитывала в себя звучание его голоса, так похожего на тембр голоса ничуть незабытого изменника.
– То есть? В каком смысле всего?
– О смерти.
– О смерти? – тут Пелагея невольно педагогически успокоительным жестом тронула его весьма мужественно развёрнутое плечо. – Смерть приходит как необратимость и стирание всего достигнутого, хочешь сказать?
– Она приходит как наказание. Она родительница всей той неправедности, что творилась, и ещё будет твориться на Земле. А исцелиться от неё можно только праведностью. И решение, кажущееся простым, не является таковым. Ведь праведность должна быть всеобщей, тотальной, без всякого исключения. Чтобы все мысли, все чувства, все бездонные чёрные глубины стали прозрачными – только так. И как этого добиться?
У мальчика оказался на диво развитый язык. Тут вклад мамы несомненен, особы заземлённой и избыточно-рациональной. Характер? Так ему ещё только предстоит себя проявить, оформиться чётко, но что-то подсказывало, мальчик – ясноликий сфинкс не станет ни для кого счастливым приобретением. Пожалуй, влияние деда – приёмного отца Карины могло бы сформировать из его не податливой и слоистой родовой структуры экзотический шедевр, настолько талантливым человеком и педагогом тот был, но увы! Дедушки Венда нет в живых.
– Ты любил своего дедушку? – спросила Пелагея, подумав о том, что у людей бывает очень глубокая порой память, и они могут помнить самые ранние и даже первые годы своей жизни. Ответ ошарашил по любому. Оказывается, она не знала трагических хронологических дат чужой семьи.
– Как я мог его любить, если он погиб до моего появления на свет? – Он усмехнулся, вовсе не проявляя юношеской и такой естественной, казалось бы, неуверенности перед лицом явно старшей по возрасту женщины. Пелагея всматривалась в насмешливое, – поскольку неприветливое, – мерцание ярко-аквамариновых глаз молодого человека, и назвать его добрым или легковесным она бы не смогла.
– Чего же улыбаешься, если речь зашла о смерти твоего же дедушки? – она ощутила себя нешуточно задетой. И кем? Мальчишкой!
– Улыбка лишь дань вежливости, – ответил он, усилив картинную улыбчивость. «И чего пристала»? – так она расшифровала его подавляемое раздражение.
– К тому же всё произошло столь давно… – перестав улыбаться, он опять показался неодолимо привлекательным, не по возрасту серьёзным.
