Фёдор присвистнул.
– Марфа, да ты, как я погляжу, самородок.
– Это потому, что я с колыбели всё сама делала.
– Вот видишь, Таня, как надо детей воспитывать. С раннего детства приучать их к самостоятельности, а не нянчиться с ними до их седых волос, как это у нас часто бывает.
– Я тоже против чрезмерной заботы о детях, когда их в пятилетнем возрасте ещё с ложечки кормят и при этом с ними сюсюкаются.
Марфа снова улыбнулась.
– А мне этого не хватало в детстве.
– Дефицит внимания тоже опасен. Но знаю одно: каждая мама хочет, чтобы её ребёнок жил лучше, чем она. Ты это тоже поймёшь, когда станешь матерью, – Татьяна Васильевна лаково посмотрела на девушку.
С уст Марфы вдруг сорвалось:
– А если этот ребёнок от насильника и плохого человека? – девушка испугалась собственного вопроса и притихла.
Татьяна Васильевна сделала вид, что ничего не заметила.
– В любом случае, ребёнок ни при чём. А вот ласку, нежность и заботу он уже начинает чувствовать в утробе матери, где у него начинают закладываться и первые понятия о человеческих отношениях, о добре и зле. Я вижу, Марфа, ты сегодня устала. Мы тебе выделили комнату нашей дочери. Живя с нами, ты будешь помогать мне по дому, можешь доить и кормить корову. Другого хозяйства у нас нет.
В деревню, как и во всю остальную Белоруссию, пришла зима. Первые дни декабря выдались морозными. Марфа под воздействием холода немного успокоилась. Стала рассудительнее думать о своей беременности, но решила про неё никому не говорить.
На третий день зимы Татьяна Васильевна попросила девушку сходить в магазин за хлебом. Девушка, завязав пуховый платок на голове и надев тёплую курточку и зимние сапоги, пришла в магазин, поздоровалась и стала в очередь. В это время пришёл рейсовый автобус из города. Несколько приехавших зашло в магазин, и среди них Марфа увидела Булдырёва. Тот её тоже заметил и обрадованно закричал:
– Марфуша, любовь моя, пропусти меня без очереди. Я страдаю по тебе и алкоголю, а значит, я больной человек, а больным положен отпуск товара вне очереди.
Тося, которая стояла впереди Марфы, сказала продавцу:
– Тоня, отпусти инвалида, а то он нам всем голову одурит.
Валерка важно подошёл к прилавку, небрежно бросил на него деньги.
– Пять бутылок вина. Сдачи не надо.
Продавец сосчитала деньги.
– Расщедрился так расщедрился. Забери сдачу – две копейки.
– Две копейки тоже деньги. Если каждый будет тебе давать по две копейки каждый день, смотришь, к концу года и на машину насобираешь.
– Так, Валера, затоварился и отчаливай, дай другим хлеба купить, – Тося показала рукой на дверь.
– Уговорили, а ты, Марфуша, жди меня, я сегодня к тебе приду на свидание.
Девушка сначала стушевалась, а потом сказала:
– Я сегодня уезжаю в город и не знаю, когда вернусь.
– Всё равно знай, что я тебя буду ждать.
Когда за кавалером захлопнулась дверь, все покупатели сочувственно посмотрели на Марфу.
Девушка купила хлеба и бегом примчалась домой. Татьяна Васильевна, увидев состояние девушки, спросила:
– За тобой кто-то гнался?
– Валерка привязался в магазине и пообещал прийти ко мне. Если что, вы скажите ему, что я уехала в город.
– Хорошо, не волнуйся, мы его не пустим даже на порог.
Но Булдырь не пришёл. Его вечером с разбитой головой Скорая помощь увезла в областной центр. На следующий день вся деревня узнала жуткую, не укладывающуюся в человеческом сознании историю, составленную из слов очевидцев – самих Булдырёвых и их соседки Насти.
