– Эй, – послышалось тихое из-за двери, оторвав меня от воспоминаний, – моя смена заканчивается. Верни лист.
Я с сожалением посмотрела на клочок бумаги с написанными от руки знаками и расшифровкой букв и просунула его под дверь.
Через какое-то время скрипнула дверь и послышались тяжёлые шаги вниз по деревянной лестнице, а я поморщилась: на смену заступил тот самый грузный охранник, который по ночам включал порнуху на телефоне и смотрел её прямо под дверью в мою клетушку, тяжело дыша от усердия, а потом громко храпел. К счастью, утром его сменяли, и я могла насладиться тишиной: всего их было четверо, тех, кто дежурил возле карцера, и только один этот был таким мерзким.
Он швырнул под дверь кусок хлеба и закатил бутылку с водой: настало время ужина. Я поделилась с Мотькой и съела всё до последней крошки, отлично понимая, что и этого могу быть запросто лишена. Странно, но мысль покончить с собой никогда не приходила мне в голову, несмотря на то что возможностей было хоть отбавляй. Что это: внутренний протест или, наоборот, трусость, я не знала и анализировать не собиралась, приняв как данность.
Я легла, отпустив Мотьку на пол, и попыталась вспомнить обозначение хоть одной буквы. На удивление, я смогла вспомнить первые три и долго их повторяла, настукивая пальцем, пока не уснула, а проснулась уже под пересменки.
2. Огонёк надежды или безысходности?
– Это я, – сообщили из-за двери, я вздрогнула и посмотрела вниз, увидев хлеб, воду и ту самую бумажка, которую я схватила первой, услышав тихий смешок, – прикольно, да? Можно ничего не говорить.
Я нашла на листке буквы «д» и «а», но не смогла сообразить, как сделать тире, и разочарованно выдохнула.
– Слушай, – сказал охранник и настучал слово «привет», используя вместо тире шоркающий звук по полу.
– Как просто… – и так же сделала в ответ, правда, медленнее, завязав первый разговор за пять лет.
– Как дела? – настукивал неторопливо, пододвинув стул поближе.
– Лучше, – смогла ответить с третьей попытки, постоянно сбиваясь.
– Не торопись. Не спешу.
Я беззвучно усмехнулась, но что сказать ещё, просто не знала, поэтому спросила, без вопросительного знака, потому что его на листке не было, но я додумывала по фразам:
– Как там погода.
– Всё ещё льёт.
– Класс.
– Нравится дождь?
– Возможно.
– Это как?
– Я уже забыла.
Он замолчал на время, но я слышала, как тяжело он дышит за дверью, поэтому настучала:
– Не жалей.
– Почему?
– А смысл.
– Ты похожа на мою сестру.
– Зато не она.
– У тебя есть семья.
– Наверное, вопрос…
– Лучше бы не было.
– Думаю, я понял.
– Лучше бы нет.
– Пора.
Я просунула бумажку под дверь и с удивлением поняла, что на этот нехитрый разговор мы потратили всю его смену. Он иногда повторял фразу, если я долго ничего не отвечала в ответ, настукивая медленнее, а потом ещё какое-то время расшифровывал ответ в уме, пытаясь отделить одно слово от другого, потому что паузы у меня были неравномерные, пока я искала буквы на листке.
На ночь снова пришёл тот же охранник, что и вчера, а я удивилась, как изменились их смены. Обычно все четверо шли друг за другом, но сейчас было ощущение, что кого-то не хватает. Либо появился ещё один любитель порнографии. Никто, кроме охранника с азбукой, ни разу не произнёс при мне ни слова, а все, кроме одного тучного, ходили беззвучно.
Под дверью снова появилась бумажка, но другая, с печатными буквами, я взяла её, разломила хлеб и с удивлением обнаружила внутри куска шоколадную конфету. С удовольствием её съела, поделившись с Мотькой, разумеется, и чуть сползла с кровати, приготовив одну ногу.
