– Что за болезнь?
– Я могу поставить только предварительный диагноз…
– Пусть будет предварительный.
– И это еще не окончательно, как вы понимаете…
– Понимаю. Что за болезнь, доктор? – Большаков говорил почти требовательно.
– Эпилепсия.
Большаков вздрогнул и вскинул голову. Он смотрел в глаза Хургину недоверчиво и даже переспросил после бесконечно долгой паузы:
– Эпилепсия?
– Диагноз предварительный, – напомнил Хургин. Но это не имело значения. Слово было произнесено.
– У него никогда не было ничего такого, – сказал Большаков недоверчиво.
– Какого «такого»?
– Припадков. Они ведь должны быть?
– Не обязательно. Особенно на начальной стадии. Болезнь развивается скрытно, потом вдруг – р-раз! – припадок. Люди думают, что болезнь только началась, а она развивалась уже давно.
Хургин придвинул историю болезни.
– Вы часто обращались к врачам в последнее время по поводу Виталика?
– Да.
– Они ставили диагнозы, но все было не то?
– Да.
– Обычное дело, Игорь Андреевич. Девяносто процентов больных, которые обращаются к врачу по поводу бессудорожных пароксизмов, получают ложный диагноз. Трудно выявить эпилепсию на начальной стадии.
– Значит, и у вас может быть ошибка?
– Вам будет легче, если я скажу «да»?
Большаков задумался.
– Мне будет легче, если мой сын окажется здоров, – сказал он.
– Вы реалист?
– Как видите.
– Тогда я так вам отвечу, Игорь Андреевич. Возможно, я и ошибся. Но лечить будем все равно. Главное – время не упустить. У семи детей из десяти эпилептические пароксизмы нивелируются, понимаете? Лечение плюс борьба самого организма – это и дает эффект.
Большаков тяжело вздохнул.
– Вы не изводите себя понапрасну, – заботливо сказал Хургин. – Кем вы работаете, кстати?
– Служу в органах.
– О-о-о! – многозначительно протянул Хургин и даже руками развел. – Я вот чувствовал что-то такое, почти уверен был. – Наклонился через стол и доверительно сказал: – У вас работа нервная, Игорь Андреевич. А тут еще эта история с Виталиком. Поберечься бы вам надо.
– С работы уйти? – мрачно поинтересовался Большаков. – Или Виталика с глаз долой убрать?
– Зачем же так радикально, – не согласился Хургин. – Просто помните, что каждый ваш стресс…
– Я со своими стрессами сам разберусь. Лучше скажите, что с сыном моим будем делать.
– А сына вашего мы будем лечить, – ответил Хургин. – И все у нас с вами в конце концов будет нормально.
Козлов поджидал Вику у входа в ее родной НИИХим. Когда часы показали шесть, из дверей повалил народ. Все, наверное, находились в положении высокого старта и с наступлением заветных шести часов рванули с места одновременно. Козлов даже испугался, что не увидит Вику в плотном потоке людей.
Она появилась неожиданно – вдруг мелькнуло в толпе знакомое лицо и уже готово было вновь исчезнуть, раствориться, и Козлов, испугавшись, истошно крикнул:
– Вика!
Она оглянулась и замедлила шаг, люди огибали ее, как минует препятствие вода в реке.
– Я вас жду, – сказал Козлов, изображая на лице жизнерадостность.
– Неужели? – усмехнулась Вика. – А я думала, что вы просто мимо проходили.
Она, наверное, хотела показать, что у нее тоже сложный характер.
– Не обижайся на меня, – попросил Козлов, переходя на «ты».
Он выглядел несчастным и потерянным.
– Как твоя диссертация? – сжалилась Вика.
– Никак.
– Настроения нет? – догадалась она.
– Да.
Вика взяла Козлова за руку.
– А ты был прав насчет Эскулапа.
– Неужели? – вяло удивился он.
