К нам приходят Юлины ребята, и мы с ними рисуем. Астам быстро учит стихи, хорошо успевает в школе, Арчин больше мечтает о тайге, хочет работать на стоянке, когда вырастет, – быстрый, спортивный, по физкультуре пятерка. Артык еще совсем маленький, вьется за братьями, чтобы успеть не меньше них, но иногда залезает к деду на колени и замирает.
С детьми Рустама и Оли мы лепим из пластилина. У меня получаются мультяшные животные, а у Альберта – дымковская глиняная игрушка.
Рустам притаскивает нам целый мешок шишек этого года, и мы по вечерам садимся возле огня в аиле, щелкая кедровые орешки. Иногда заходят соседи или родственники. Люба долго сидит с Валиной сестрой Ниной, потом пересказывает мне историю, как пятерых молодых ребят, в том числе и Нининого сына, посадили за хулиганство: устроили драку с новосибирскими туристами, которые шумно отдыхали на берегу Чулышмана, угощали вином местных девушек и раскидывали мусор. Туристы оказались то ли прокурорскими работниками, то ли друзьями прокурорских.
Со стороны, конечно, трудно разобраться в таких историях – кто прав, кто виноват, но у меня есть своя история добрых отношений с теми, кто живет в этой деревне. Мне всегда помогали и со мной делились тем, о чем я просил. Мне никогда не показывали, что я чужой. Может, мне просто везло и попадались только исключительно хорошие люди? Но и исключительно хороших людей можно легко обидеть – вокруг Язулы есть могилы шаманов, которых хоронили, не покрывая землей, их медные украшения с костюма кто-то может взять себе на память из интереса. Есть целебные источники, с которых некоторые приезжие уносили старинные подношения. Летом гнездятся утки огари, которых не принято стрелять. Какое-то ничего для меня не значащее место может оказаться значащим для язулинцев. Много чем можно обидеть, даже не поняв, что обижаешь.
А ребята, угодившие под суд, так и не сумели отслужить в армии, о чем очень жалеют.
Байрам тоже переживает, что не призвали. Говорит, что на призывной комиссии изо всех сил старался выгнуть ступни, но врачи, к сожалению, не признали годным из-за плоскостопия.
В воскресенье едем с Рустамом и Олей на заставу к Сереге.
Его нет, он в больнице в Улагане. Повредил спину два месяца назад и никак не поправится.
Дома все такие же крепкие, стены темные, чуть красноватые. Но внутри заметно, что бывшие лесниковские квартиры уже нежилые. Осыпается штукатурка, разваливаются печки. Держать на кордонах положенный штат работников, завозить им продукты и ГСМ, обеспечивать какой-то техникой, лошадьми – уже, видно, не по карману заповеднику.
Серегина жена открывает нам ту квартиру, где я когда-то жил.
Мало что изменилось, только теперь по стенам висят черно-белые фотографии из истории заповедника, фотографии тех людей, кто когда-то жил здесь или проходил через кордон на патрулирование границ заповедника, отдыхал, запасался продуктами или брал здесь лошадей.
Высматриваю, узнаю много знакомых лиц. Вот Абай в вечной своей залатанной телогрейке внимательно глядит в камеру.
Вот Женя Веселовский в ковбойской шляпе. Один из первых, с кем я познакомился в заповеднике. Женя недавно был в Москве, читал лекцию в Русском географическом обществе. В заповедник приехал в 89-м, сначала работал в патрульной группе, потом перешел в отдел экологического просвещения, начал заниматься с детьми и молодежью. Занимается и сейчас. Однажды я наблюдал, как ему доставили из Горно-Алтайска группу неблагополучных ребят из колонии, и он водил их в тайгу заготавливать дрова по избушкам, чистить тропы, одним словом – помогать заповеднику. Они собирали вместе мусор по берегам Телецкого озера. Трудные подростки, очутившись рядом с «дядей Женей» в атмосфере таежного похода, забывали, что они «трудные», на это было интересно смотреть.
