– А, получается, хуже. Недостойны мы океанов. Понимаешь? Недостойны и все.
Владимир Романович сердито глядел в телевизор.
– Разве мы не заслуживаем океанов, – вдруг резко повернулся он к Илье.
– Больше всех в этой стране, – твердо ответил Илья.
Владимир Романович тяжело дышит. Грудь вздымается и опускается. Долгий вдох, медленный хриплый выдох. Мне было безумно его жаль. Не помню, когда к тому моменту я в последний раз испытывал это чувство. И вообще, другие чувства, помимо боли и горечи. Но сейчас мне было до безумия жаль этого пожилого человека.
– Я купил продуктов, – сказал Илья после очередной недолгой паузы, – Сейчас приготовлю суп, – Он собрался подняться с кровати, но Владимир Романович остановил его жестом.
– Оставь, – сказал он, чуть успокоившись, – Я и сам могу приготовить. Спасибо.
– Да не за что. Может, все-таки я….
– Нет! Ты думаешь, я немощный?
– Владимир Романович. Вы же знаете….
– Нет! Я совсем не немощный. Совсем. Я еще на многое способен. Ты не смотри на все это, – он провел взглядом по комнате, которая, впрочем, усилиями Ильи уже была убрана и чиста.
– Я знаю….
– Нет! – дед в третий раз не дал договорить Илье, – Ты также как и остальные считаешь меня слабым. А я не слабый. Я в твои годы коня на скаку мог остановить. В кулачном бою со мной боялись выходить. Ты не смотри на это все, – двумя пальцами он схватил обвисшую кожу на правой руке, – Сила вот здесь, – кулаком он несильно ударил себя по левой груди, а затем медленно поднес указательный палец ко лбу, – И здесь.
– Я в вас и не сомневаюсь. Вы же знаете.
Владимир Романович улыбнулся. Впервые за эти полчаса, которые были столь насыщены для меня в эмоциональном плане, что мне казалось, я прожил здесь какую-то особенную отдельную маленькую жизнь.
– Я знаю. Только ты остался у меня, – чуть дрогнувшим голосом произнес Владимир Романович, – Не знаю, что я делал бы без тебя.
Заиграло «Прощание Славянки»14. Солдаты на экране четко отбивали шаги под бессмертную мелодию.
– А великая у нас страна! – воскликнул вдруг Владимир Романович, – А не нужна мне пирамида. Не нужен океан. Березку нашу хочу. И Волги мне хватит. Ну, послушай только, – он закрыл глаза и около минуты с не сходящей с лица улыбкой слушал.
Закатив глаза, он предался, я уверен, приятным воспоминаниям.
Я смотрел на него и тоже улыбался. Все то время, пока улыбался он. Я гордился этим человеком. Человеком, которого видел впервые в жизни, но которого знал бесконечно долго.
Наступает минута прощания. Ты глядишь мне тревожно в глаза. И ловлю я родное дыхание. А вдали уже дышит гроза.
Все больше времени провожу в жилище своих новых знакомых. В бункере. Они его так называют.
Иногда чувствую, будто оживаю для новой жизни. Прежней уже нет, и не будет. Никогда. Ростки новой жизни во мне приподнимаются, когда я разговариваю с Ильей. Оптимист. Он верит в людей. Верит в жизнь. Верит в лучшее. Он убедителен. Но иногда и этого мало. Ростки новой жизни тут же начинают увядать, когда я оказываюсь в компании Рудольфа. Пессимист. Совсем не верит ни в людей, ни в человека. Раздражительный. Но яркий. Его интересно слушать. Убедительный. Достаточно.
Рудольф. Двадцать два года. Бритый под ноль. Серые, но выразительные глаза. Нос с горбинкой. Испытывающий взгляд, который с непривычки коробит. Уверенный в себе. Нет, самоуверенный. Не терпит глупости. Зарабатывает с помощью компьютера. Илья с нежеланием говорил на тему заработков. Рудольф более разговорчив. Ухмылка. Хитрая. Встречается взглядом с Ильей. Прищур. Словно давит. Нарочито. Илья отводит взгляд.
