Привет, Цой! Письма, документы из личных архивов - страница 12

И хотя на этой бумаге штамп, письмо вовсе не официальное. Ему место либо вечно в памяти светлым пятном, либо в КГБ. Пока что живет надежда, что подлое предательство и Виктор Цой не имеют ничего общего…

Разумеется, я сообщил о находке Алексею, и мое сообщение повергло его в приятный шок.

Алексей Гостев:

Ничего себе! Потрясающая история! У меня слезы на глазах… Совсем недавно, разбирая ящик, набитый древними аудиокассетами, с намерением наконец-то их выкинуть, наткнулся на бесценное сокровище… На чудом сохранившемся пластмассовом сэндвиче с хромированной пленочной прослойкой, еще фирмы «Тасма» – диктофонная запись концерта группы «КИНО». Этот акт неприкрытого пиратства я самолично совершил на концерте «КИНО». Сохранились два трека – «Камчатка» и «Транквилизатор». Качество записи ужасное, если у кого-то есть запись лучше, я только порадуюсь за него. Главное, в конце-то концов, атмосфера… Больше у меня с Цоем ничего нет. Есть только обложка газеты «Горизонт» с его портретом и автографом…

Я попросил Алексея поподробнее прокомментировать случившееся.

Алексей Гостев:

Гипотезу о том, что время нелинейно, подтверждает фантастический случай в моей жизни, когда спустя более чем 30 лет после смерти Виктора Цоя я получил от него виртуальный привет.

Этому историческому, вне всякого сомнения, событию предшествовал забавный театральный перфоманс. Пару лет назад ко мне обратилась актриса и исполнительный директор первого в Казахстане независимого театра ARТиШОК Настя Тарасова. Вместе с группой товарищей она участвовала в создании спектакля в жанре вербатим, посвященного концертам группы «КИНО» в Алма-Ате в феврале 1989 года. А поскольку я в то время был единственным в городе журналистом, которому Цой дал большое интервью, мне позвонили первому. Мы встретились в кафе, Настя включила диктофон, я в сотый раз вспомнил и пересказал каноническую историю о том, как мы с лучшим другом приперлись в гостиничный люкс Виктора Цоя (в восемь утра! нетрезвые!!), разбудили человека и передали ему некий странный, похожий на манифест или даже ультиматум текст, из которого следовало, что музыкант просто обязан дать интервью «золотому перу Казахстана» Алексею Гостеву. Эта хамская выходка, по идее, должна была повлечь за собой немедленное наказание, но Цой, как хорошо воспитанный человек, не только не спустил меня с лестницы, но и, как ни странно, позвонил по указанному телефону, только общался не со мной, а с моей бабушкой, которая послала его во Дворец пионеров, перепутав с другим Виктором. Этот непридуманный анекдот и лег в основу первой главы вербатима, при этом молодые и дерзкие «артишоки» от всей души покуражились над моими заумными вопросами Цою «как вы оцениваете мирные инициативы Советского Союза в Рейкьявике?». В зале от хохота все валялись под стульями, и я вместе с ними. Какой-нибудь Кинчев за подобные вопросы запросто мог набить морду. А чуткий и деликатный Виктор Робертович, когда я от пережитого потрясения и досады, что не смог разговорить и увлечь человека, расплакался у него в гримерке, как школьница, обнял меня за плечи со словами «ну что вы, все же хорошо…».

А еще через несколько дней я получил по вотсапу странный скрин от главного биографа Цоя Виталия Калгина с хитрой припиской: «Ни о чем не напоминает»? Я увеличил фотографию и обмер, узнав свой юношеский почерк. Да, то самое письмо-манифест, которое я притащил на 25-й этаж гостиницы «Казахстан». Оказывается, Цой сохранил этот «образец публицистики», сегодня вгоняющий меня в краску. Черт его знает, чем я подкупил тогда Виктора – наверное, своей ошалелой искренностью. Но тот факт, что 30 лет этот листок пролежал в архивах и был найден в исследовательской работе Калгина и Наташи Разлоговой, взволновал меня до мурашек. Это только подтверждает слова Марьяны, которая в одну из наших бесед у нее на кухне сделала признание: «Цой очень бережно относился к письмам поклонников, никогда не отвечал на них, но и не выбрасывал».