Заглядываю в ее увлажнившиеся глаза. Ей обидно, больно. Но пусть лучше так, чем завтра она будет рвать на себе волосы, потеряв смысл жизни.
— Я поехал на работу. Постараюсь вернуться пораньше. Глянем фильмец. На твой выбор. Окей?
Пинкодик безвольно кивает.
Поцеловать бы ее, прижать к себе, погладить по волосам. Мою хрупкую, беззащитную девочку. Но нельзя. Рано. Цукерман уже оступился. Оступится еще. И тогда она сама прыгнет в мои объятия.
— Пока.
Отпустив ее, быстро выхожу из квартиры. Иначе не уйду. Останусь утешать ее.
В автомастерской опять бардак. Ильич не справляется, а горе-мастера дурака валяют.
— Это рабочий беспорядок, — виновато бубнят, когда вставляю им пистонов.
— Ага, творческий! — рявкаю. — За работу! Живо!
— Хорошо, что ты здесь! — лыбится старик, хлопая меня по плечу. — Уж думал, поувольняю их.
Я переключаюсь на свой байк. Хотел перед поездкой подшаманить. Не успел. Сегодня надо заняться. Надоело пешком ходить. Да и Пинкодика бы покатать. Пусть проветрится.
— Ты чего такой, Арсений?
Взяв набор ключей, сажусь возле байка, но не могу сосредоточиться на работе. Все мысли о ней.
— Ильич, ты же был женат?
— Тридцать три года. Пока Вера не померла, — тяжко вздыхает старик.
— Как ты понял, что она — именно та, которая тебе нужна?
— Мы были молодыми, — ностальгирует он. — Я только из армии вернулся, она школу окончила. На танцах познакомились. Увидел ее и влюбился. А через неделю предложение сделал.
— Через неделю? Тебе не показалось, что ты ее совсем не знаешь?
— Даже тридцать три года спустя мне казалось, я ее совсем не знаю. Женщина на то и женщина, чтобы быть непредсказуемой, загадкой. Если бы она была прозрачной, я бы заскучал. — Старик подставляет ко мне табуретку и садится. — Ты влюблен, Арсений. Давно я это заметил.
— Она прожила у меня год. Я правда старался относиться к ней как к младшей сестре. Пресекал любые лишние мысли о ней. Переключался на других девушек. Но она всех затмила. В асфальт закатала! — цежу, злясь на себя. — Это случилось пару месяцев назад. Все казалось реальным, возможным. Я думал, да, это она. Я женюсь на ней, обзаведусь детьми. А потом эта гребаная цыганка со своим гаданием. Ты представь мой шок. Мы чуть больше недели вместе, а она у меня спрашивает, женюсь ли я на ней!
— Ты же вроде хотел.
— Но не так! — Нервно потираю щетину и выдыхаю. — Ты мне как батя. Тебе честно скажу. Я струсил. Был уверен, она придет в себя, поймет, что это бред, и все наладится. Мы продолжим познавать друг друга, пока оба не придем к этому решению осознанно, а не потому что какая-то шарлатанка карты коряво разложила. А она вычеркнула меня из своей жизни, будто ничего и не было. Нашла себе богатенького урода и ковриком стелется перед ним. Я вовремя домой вернулся. Увидел, что она вино купила, свечи приготовила, диван разложила. Психанул. Вызвал одну девчонку и все ей обломал.
— И?
— Каждый день открываю ей глаза на этого недоноска, а она продолжает его боготворить. Как ты понимаешь, я по-прежнему для нее просто друг. И я не знаю, как ее вернуть. Даже уже начинаю сомневаться, а надо ли? Повзрослеет ли она?
— Скажи ей, что передумал. Женись. Хочешь же.
— Пойми, Ильич, если я сейчас у нее на поводу пойду, то мы потом всю жизнь будем жить так, как ей цыганки гадать будут. Она потом сына Будулаем назовет, в кибитке жить будет, по звездам дни считать начнет. Я хочу, чтобы до нее дошло, насколько все это — полная фигня.
