Прививка от манной каши - страница 9

В свои одиннадцать, я не знала, что почти все пионерские лагеря в Советском Союзе принадлежали каким-нибудь учреждениям – заводам, фабрикам, научным институтам, комбинатам питания. Это значило, что в лагерь “Союза писателей” приезжали дети писателей, в “Юный железнодорожник” – дети железнодорожников, на воротах же нашего было написано что-то невыговариваемое, про какой-то минпродсредмаш.

Основных законов лагерного бытия было два. Первый – девочки и мальчики между собой не общаются. Второй– развлеки себя сам. Нет, еще третий был – прав тот, кто сильнее. Все три малопонятны и на практике доселе особо неприменимы.

Главным организованным времяпровождением была ежедневная уборка территории. По два часа в день нужно было бродить по жаре, собирая фантики или махая веником по пыльному плацу. В остальное время, девочки сидели на лавочке перед корпусом, болтали ногами и громко смеялись, когда чей-то шлепанец, сделанный из старого босоножка, метко влетал в дверь. Они дружно грызли семечки, которые звались “семками”, и по непонятной причине бросали шелуху не в рядом стоящую урну, а прямо под ноги.

Мальчишки нескончаемо пинали старый кожаный мяч и друг друга на поле вытоптанной травы, называемом стадионом, переругивались, употребляя не совсем известные мне и явно не разрешенные словесные обороты.

Вожатые интересовались нами вяло, и можно было почти весь день делать, что хочешь. На море нас водили не два раза в день, а один, и от этого задача борьбы со скукой еще более усложнялась. Все это было странно, но похоже всем, кроме меня, привычно.

Книжка, взятая с собой, быстро закончилась, другую взять было не у кого. Это стало понятно по гробовой тишине, установившейся в палате, после вопроса – “Есть ли у кого-то что-нибудь почитать?”. На меня, и так странно косились из-за того, что в первый же день, я не поняла, что такое “толчок” и “чувяки”. Потом, мне еще и пришлось объяснять, как это “колготиться”. Все, кроме меня одной, почему-то знали, что “четверть” – это трехлитровая банка, а “толчёнка” – картофельное пюре.

Наличие у меня детского чемоданчика, а не рюкзака цвета хаки, как у всех, кепки “Адидас”, вместо панамки и вопроса “Когда нас поведут покупать пепси-колу?” оказало решающе влияние на мою, и так, подпорченную уже в первые дни, репутацию. Общаться со мной было трудозатратно, следовательно, не понятно зачем. А скорее всего, меня просто сочли глупой или недоразвитой. Кулёмой, на их языке.

Еще в этом мире было принято делиться, причем как-то безоговорочно принудительно. То есть, у тебя, конечно, просили, но и руку протягивали одновременно. При такой постановке вопроса, не отдать предмет чужого вожделения вариантов не оставалось.

В первый же день пришлось дать “поносить” соседке по палате модную цепочку, с фиолетовой эмалированной бабочкой и потом, весь вечер, с замиранием сердца ждать ее возвращения.

Другая моя соседка, Ирка Власенко, коротко стриженная, мускулистая, cильно загорелая девочка, выше всех на голову, говорила только о тренировках по гандболу и бабушкиных пирожках с капустой.

Однажды, проходя мимо меня по коридору, она ни слова не говоря, молниеносно точным выбросом правой руки по диагонали вверх прижала мою ладонь к стене и миролюбиво улыбаясь, аккуратно вынула из нее пачку “Земляничного” печенья. Я даже не успела удивиться. Я и не подозревала, что девочки бывают такими крепкими и могут так сильно хотеть печенье.