Глаза на выкате, волосы взлохмачены, ряса перекручена. В руке чаша, надо полагать со святой водой, и пестик, которым эту воду разбрызгивают. Будь священнослужитель немного крупнее, то снёс бы меня с дороги даже не заметив. Но поскольку парней с таким телосложением как у дьякона, Дим презрительно именует – «дрыщи», я легко остановил несущегося Ефима толчком ладони в грудь. Затем ещё и взял его руку в болевой захват, так как дьякон пытался обойти неожиданное препятствие и сбежать.
Во время недолгой борьбы вода из чаши хлюпнула мне на штанину и прохладой стекла в туфлю. Ну и ладно, всё-равно выгляжу как бомж, пятном больше – пятном меньше.
– Пустите, – задёргался, совсем ещё молодой парень с жидкой бородкой. – Ну пустите же…
– Всему своё время, – спокойно произнёс я, старательно копируя нотки его дяди.
Видимо Николай частенько «воспитывает» племянничка, потому как услышав знакомые интонации тот сразу «сдулся» и чуть ли не повис на моей руке.
– Там, там, там… – зачастил дьякон, словно ему не хватает воздуха чтобы договорить.
– Там? – вопросительно тычу в глубь дома, где в прихожей тускло горит свет.
– Да.
– Ну пошли глянем.
– Не-не, – Ефим опять начал вырываться, но только ещё больше выкрутил себе руку в захвате и ему стало больно. – Ай!
– Угомонись, твоё святейшество, – силком тащу дьякона в прихожую.
Последний раз дёрнувшись и окончательно убедившись, что силы не равны, Ефим сдался и, на подгибающихся ногах, засеменил рядом, то и дело вздрагивая от каждого скрипа половиц.
Прихожая. Стол накрыт цветастой скатертью, вокруг него четыре старых деревянных стула. Окна занавешены застиранными шторами. Под потолком одинокая лампочка, света от которой едва хватает чтобы разогнать мрак. Шкаф у стены заставлен посудой. По полу разбросаны черепки разбитых тарелок.
И едва уловимый «аромат» старинного склепа. Если не принюхиваться, то и не заметишь. А ведь запах – первое на что стоит ориентироваться. В моей работе очень важно замечать разные мелочи. Они подсказывают ответы. Например – что тут бедокурит мертвец и не подозревающий от том, что он уже помер. Такое бывает. Конечно, не с каждым преставившимся хануриком, иначе они бы уже заполонили планету, но случается.
– Давно покойника отпевали?
– Какого ещё покойника? – Ефим завертел головой, будто ожидая найти упомянутого в комнате.
– Значит давно, – кивнул я и потащил слабо упирающегося дьякона в спальню. – Или не отпевали вообще.
Обычно люди умирают чаще всего именно в спальнях, ну или в больнице, но тут явно не тот случай.
Спальня. Пол устлан древними плетёными ковриками из разноцветных тряпок. В углу двухспальная кровать с металлической сеткой, заправленная периной, сверху беспорядочно скомкано тяжёлое, ватное одеяло.
И тени. По стене, у кровати пляшут извилистые тени, которым просто неоткуда здесь взяться. Стоит сосредоточить на них взгляд и они расползаются, прячась по углам.
Такое иногда случается с каждым. Краем глаза вдруг замечаешь, что в углу комнаты набухает тьма, тянется костлявыми руками к твоей шее. Пугаешься, дёргаешься, резко поворачиваешься – никого нет. Пусто.
Грохнулась о половицы книга, сорвавшись с деревянной полки. Упала на несколько других, уже валяющихся на полу. Задребезжало стекло, дёргаясь и норовя выскочить из оконной рамы. Из под кровати раздался протяжный стон. Ефим встрепенулся, но вырываться не стал, памятуя прошлые разы. Только тихонько всхлипнул.
