Ротные старшины в любых войсках – это как отдельная каста. Не суть даже – в каком звании человек попал на эту должность, хороший старшина или плохой, щедрый или, что гораздо чаще, прижимистый. Старшина очень многое знает и может. Старшина всегда мыслит иными категориями. На должности старшины любой военный пропитывается какой-то житейской мудростью с неотъемлемым армейским колоритом.
Вот и в этот раз старшина РМТО ответил ефрейтору Герасименко кратко, но емко.
– И чё-о-о?
***
Ночью стреляли. Мы, вновь прибывшие, но уже достаточно офанаревшие от происходящего вокруг, не знали, как на это реагировать.
Как только на батальон опустилась тьма, – то тут, то там затрещали выстрелы. То реже, то чаще, одиночными и короткими очередями. Иногда к автоматам подключались пулеметы, – их звук был чуть реже, но гораздо основательнее, сочнее. Звуки выстрелов носились над крышей палатки, а я лежал на втором ярусе шконки, уперевшись в эту провисающую тряпку потолочного полога носом, и думал, что должно пройти какое то время и случиться определенные события, чтобы я так же лежал и, видимо – спал, в то время, как вокруг стреляют.
Я решился выйти из палатки.
В Чечне начиналась осень. Ветер нес запахи незнакомого разнотравья и пороховую гарь. Где-то далеко на юге пылало зарево колоссальных размеров. С холма, на котором стоял батальон, открывался вид на широкую долину Терека. Самой реки видно не было – далеко еще до реки. Да и кто станет смотреть на воду, если над головой такое небо: низкое, облака по которому несутся, тесно сбившись, и облака те озарены огнем. Огнем далеким, могучим.
Забившись в тень, закурил, тщательно пряча огонек в ладони, вслушиваясь в ночь. К автоматам и пулеметам присоединился АГС-173. Мне показалось странным, что сами выстрелы кажутся не такими громкими, как скрежет ленты в улитке. Разрывы АГСных гранат следовали через две-три секунды после выстрелов – стреляли куда-то недалеко.
Сигарета заканчивалась, я начинал думать что ЭТО – нормально.
Где то невдалеке командным голосом зазвучал цифры, смысла которых я не знал, а следом:
– Огонь!
Через секунду раздался ГРОХОТ.
Когда звон в ушах чуть отошел, стало слышно, как батальон ворочается на шконках. Повсеместно лениво, но искренне ругались матом. Дверь в палатку распахнулась от удара ноги. Кто —то вышел и закурил.
– Перекантованые трубадуры! Как же вы дороги мне…
