Секунды превращаются в минуты, и мой желудок сжимается, пока я жду, чтобы он что-то сказал. Чтобы он сказал хоть что-нибудь.
Правда, он не может сказать ничего такого, что могло бы оправдать то, что он сделал, но мне любопытно, с чего он начнет. С извинения? С объяснения? Хотя объяснения, которое меня бы удовлетворило, не существует, это отнюдь не значит, что мне не хотелось бы его послушать.
Проходит еще несколько секунд прежде, чем Джуд прочищает горло, и я готовлюсь к чему угодно, что бы он ни сказал. К чему угодно кроме:
– Китс любил Фанни большую часть своей взрослой жизни.
– Что-что? – Я пытаюсь сдержаться, но это восклицание вырывается у меня само собой. Джуд не разговаривал со мной три года, и что же, теперь он начинает вот с этого?
– Я говорю об этом стихотворении, Клементина, – объясняет он через секунду, и то, что он употребил мое имя, кажется мне ударом под дых.
Но он, похоже, этого не замечает, когда продолжает:
– Оно называется «К Фанни». Он влюбился в нее вскоре после того, как они познакомились, когда ему было двадцать два года. – Джуд показывает мне экран своего телефона, открытый на сайте, посвященном литературе, – как будто я подвергаю сомнению его знание жизни и творчества Джона Китса, как будто между мною и ним никогда ничего не было.
Но ничего. Ладно. Я тоже так могу. Он не единственный, кто умеет гуглить, так что именно это я и делаю прежде, чем показать ему мой собственный телефон.
– А ей было семнадцать, что, на мой взгляд, немного неприлично.
Я знаю, что это была другая эпоха, эпоха, когда люди нередко умирали в возрасте двадцати пяти лет, как это произошло с Китсом. Но если спор о проблематичных сердечных делах давно умершего поэта-романтика поможет нам избежать обсуждения этого его до безобразия сентиментального стихотворения, то я обеими руками за.
Вот только Джуд, похоже, не настроен на то, чтобы спорить.
– Согласен, – отвечает он, небрежно запустив руку в свои черные волосы, доходящие ему до подбородка.
Я изо всех сил стараюсь не замечать, как они, словно нарочно, падают таким образом, чтобы сделать его еще более привлекательным – настолько, насколько это вообще возможно. Я также не обращаю внимания на то, как их кончики касаются его безупречно гладкой смуглой кожи, которую он унаследовал от своего отца-корейца.
Впрочем, большинство ониров[8] прекрасны, напоминаю я себе. Так что Джуд не один такой. Просто, будучи духом сновидений, он является одним из представителей самого красивого вида сверхъестественных существ, живущих на свете. Что ужасно несправедливо.
Хотя сама я мантикора, по сравнению с ним я чувствую себя скучной, неинтересной – так бывает со всеми, если они сидят рядом с ним. Даже Иззи в соседстве с ним выглядит немного пресной, а ведь она самая эффектная вампирша из всех, которых я когда-либо видела.
Но неважно, как он выглядит. Снаружи Джуд может выглядеть, как сладкий сон, но внутри он не что иное, как самый худший кошмар. Я не знала этого, когда подружилась с ним много лет назад, но теперь я это знаю и не позволю себе это забыть.
– Джон Китс был сложной натурой, – продолжает он этим своим низким мелодичным голосом, к которому я вряд ли смогу когда-нибудь привыкнуть. Когда мы с ним дружили, звук его голоса еще не был таким глубоким и гармоничным, как сейчас, когда он заполняет собой все пространство вокруг нас.
По моей спине пробегают мурашки, но я не обращаю на них внимания. Должно быть, это из-за того, что я сижу под самым кондиционером.
