Когда – то мы с ним вместе учились в «Универе» на Ленинских горах, – факультет философии, отделение научного коммунизма (НК). Да, вот такое название. Преподаватели тогда, в 80–х верили в коммунизм, а когда им в 90-х сказали, мол верить не обязательно, – они перестали.
Якуб прилетел в Москву самолетом из Праги, я приехал в Москву поездом из деревни Веселая Новосибирской области. Я штудировал Маркса и Ленина, мой чешский товарищ – Шопенгауэра и Ницше.
И тогда я спросил его про kostnice (костехранилище). Реакции на такой вопрос, как я представлял, бывают разными, но как отреагировал мой философский визави мне показалось странным, он начал петь и танцевать, показывая, что у него не голова, а череп. Честно говоря, и без этой клоунады его плешивая голова напоминала мне костяные экспонаты. Тараканов в голове Кубы (так я его называл) оказалось больше, чем полагалось студенту отделения НК.
Вдоволь наплясавшись, Якуб посмотрел вдаль, с девятнадцатого этажа общаги (на проспекте Вернадского это легко было сделать). А потом, не разворачиваясь спросил меня: «Интересуешься, марксист?».
Сцена как по картине «Разговор Ленина с Мартовым в Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Помните?
Но дальше измотанный танцем Куба свалился на диван и скрестив руки за головой начал свой рассказ издалека. И тут он мне со своими пышными усами напомнил Максима Горького, сочиняющего рассказ «Старуха Изергиль» на берегу реки Волги.
Не дотяну до истории Якуба, пока не приведу отрывок из Горького. Вдохновляемся «Старухой Изергиль»!
«Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу. Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю».
У ворот кладбища села Седлеце я остановился, и ждал двоих спутниц, отставших после того, как мы вышли из автобуса, – понятное дело, на кладбище никогда не стоит спешить.
Тут старик и подошел! Я еще раньше заметил, благодаря его наряду, и присматривался, а он подойдет-отойдет, суетится чего-то и чешется, как кот на завалинке.
Но больше всего мне запомнился все же его наряд. Он носил блузку с рукавами-фонариками, расшитую на рукавах и воротнике орнаментом. Поверх блузки была надета коричневая жилетка, из-под которой виднелся широкий пояс. Брюки ярко-оранжевого цвета были заправлены в высокие черные сапоги. Еще кисточки не хватало на сапогнах, так раньше у нас носили.
Да, еще шляпа придавала его имиджу такой законченный заигрывающий вид. Небольшого диаметра черная шляпа, у нас такие обычно носят в Богемии. Оставалось найти ему коня для неторопливой прогулки по окрестностям Седлеце.
Он тоже время зря не терял. Заметил нас, пока мы шагали с пражского поезда от станции Kutnа hora.
Ну пора было знакомиться.
– Закурить? – я показал пачку сигарет.
– Мы находимся на кладбище – курить нельзя.
Помолчали.
– Туристы не знают, как здесь себя вести, – эту странную фразу старик проговорил как скороговорку, потом эту же фразу повторил поменяв слова местами: «Как себя вести никто не знает».
Он отвел меня в сторону, показал рукой на костел Всех Святых и спросил:
– Что видишь?
Я пошутил:
– Ангела!
– Точно! – сказал он. – только этот ангел никогда сюда не спустится. Ты знаешь, почему.
