– Разве есть какие-то причины сомневаться в этом? – насторожился Петер.
– Об этом и речь, – сказал Йерун. – Потому что к ней сватается Гисберт Тиссен, глава медицинской гильдии. Он хоть не первой молодости, но обладает множеством достоинств. Характер у него мягкий, состояние немалое, а внешность приятная. Помимо этого, аптекарь Спелле Смитс тоже помышляет взять ее в жены, но у Спелле нет никаких достоинств, кроме наглости, поэтому, думаю, его отвергнут.
Тут жаба высунулась из кармана Йоссе и уставилась на Йеруна немигающими глазами. Чтобы развлечь ее, Петер подал ей мятый цветок тюльпана, извлеченный из черепа Спелле Смитса, и жаба, приняв цветок передними лапками, отчасти засунула его себе в рот, после чего вновь замерла.
– Это у вас тюльпан? – спросил Йерун, впервые проявив любопытство.
– Да, и мы раздобыли его ни у кого иного, как у Спелле Смитса! – объявил Йоссе. – Причем совершенно бесплатно.
– Что ж, вам удалось то, что удавалось очень немногим, – признал Йерун. – Пойдемте, отыщем Аалт ван дер Вин. Сомневаюсь, чтобы она сидела дома. С тех пор как на ее ножках появились эти желтые башмачки, она постоянно куда-то ходит. Служанка уже пару башмаков истоптала, а тем желтым ничего не делается.
– Это происходит по той причине, что они – залог любви, – сказал Петер. – И коли они до сих пор выглядят как новые, значит, в сердце Аалт ван дер Вин не истлела любовь и она будет рада меня видеть.
– Нам предстоит установить это эмпирическим путем, – заметил Йоссе. – Иначе дрянные из нас получатся философы.
– Вероятнее всего, мы найдем ее в торговых рядах, – сказал Йерун. – Хоть отец ее и возглавляет пятую камеру редерейкеров и является выдающимся латинским стихотворцем и ученым, Аалт предпочитает щупать ткани, оценивать тарелки, присматриваться к ножам, щелкать пальцами по кувшинам и приближать нос к тюльпанам. Иными словами, она далека от латинской учености и близка к миру трехмерных предметов.
Получив столько ценных сведений сразу, братья Арифметики поспешили, сопровождаемые Йеруном, к торговым рядам, которые раскинулись совсем близко, на рыночной площади, как бы закупоренной с одной стороны собором Святого Иоанна, но свободно растворяющейся с другой стороны в городских улицах.
Они обошли несколько лавок, и братья убедились в том, что Йерун действительно происходит из известной семьи и что репутация у него превосходная. С ним все здоровались, передавали поклоны его батюшке и его матушке, спрашивали, как дела у Гуссена и здоров ли Ян, а то что-то в последнее время его не было видно.
На все вопросы Йерун давал подробные ответы и для каждого находил вежливые слова, причем ни разу не повторился.
И вдруг все трое одновременно увидели Аалт ван дер Вин: она стояла посреди улицы в обществе все той же рослой служанки и разговаривала со Спелле Смитсом.
Спелле, потирая исцарапанную макушку, говорил:
– Теперь, любезная Аалт, у вас нет иного пути, кроме как выйти за меня замуж. Раньше вы постоянно жили у меня в голове, но с помощью философии я избавился от этой напасти, и отныне вы можете невозбранно поселиться прямо у меня в кровати.
– Фу, какая гадость! – вскричала, едва дослушав эту тираду, Аалт ван дер Вин. – Как ваш толстый язык во рту повернулся, чтобы произнесли такое! Не желаю я жить ни в вашей голове, ни в вашей кровати!
– Не будьте опрометчивы, – сказал на это Спелле Смитс. – Ведь если вы откажетесь от любой из двух этих обителей, я поселю вас в своем животе, рядом с другими грехами, и плохо вам там придется!
