Призванные, избранные и верные - страница 8

Эта история была для меня первой в таком роде, и я с ужасом следила за тем, как мертвый хватает живого, медленно сдавливая ему горло, как отец Александр обмякает, слабеет под мертвой хваткой.

Через несколько месяцев, зимой, батюшка написал, что его переводят на глухой приход в шести часах езды от дома.

Ехать туда он не мог. Это и требовалось, чтобы снять его с должности настоятеля прихода.

Пока этого не произошло, он собирался с силами, чтобы себя защищать. Писал архиепископу, но тот, напуганный натиском уполномоченного, уже направил в Двуречки молодого монаха. Отец Александр остался священником без прихода.

Я перепечатывала для него письма – последнее в Комитет по делам религий, с подписями в его защиту на тетрадных листах. Подписей было за триста, прихожане собирали по всем окрестным селам, как за убиенных в войне с Японией.

В справке о здоровье отца Александра упоминалось, что он направлен на обследование: при осмотре, первом за много лет, обнаружили опухоль в желудке.

Батюшка сказал об этом вскользь, но озноб прошел по моей коже.

И отвечал сатана Господу, и сказал: разве даром богобоязнен Иов?..

Но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?

Отец Александр виновато улыбался, собирая свои бумаги:

– Вот чем приходится заниматься… должна ведь где-то быть правда? А литургию я служу каждый день, но дома, на своем антиминсе, без прихожан…

…Прошли года два…

Обвенчался Миша. Невеста окончила институт и при усердии Миши прошла свой путь от неверия к вере. Сам он закончил академию и был рукоположен в диаконы.

У отца Александра обнаружили рак желудка и сделали операцию. Он тяжело переносил болезнь, по-прежнему не служил в своем храме, и это угнетало его больше всего. На уединенных домашних литургиях дочери читали Часы и Апостол, пели; да прихожане крестили у них на дому детей и заказывали молебны.

На Пасху батюшка служил по приглашению в нашем московском храме. Через раскрытые царские врата я вдруг очень близко увидела его в алтаре и поразилась его новому облику. Запавшие, в темных кругах глаза были неподвижно обращены немного вверх, к запрестольному Распятию, но и внутрь себя. Казалось, что сквозь эти зрачки, сквозь истаявшую плоть пробился незримый пламень духа и горел как в Неопалимой Купине.

– Христос – новая Пасха, Жертва живая…

Пел ликующий хор, горели красные свечи.

– Пасха священная нам днесь показася, пасха нова святая, пасха та́инственная…

Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?

И когда в красном с золотом пасхальном облачении, с распущенными по плечам волосами, с горящим трехсвечником в руке он вышел на амвон, чтобы трижды, на три стороны света подать свой возглас: «Христос воскресе!», облачение батюшки показалось мне одеянием его та́инственного воскресения и уже зримой славы.

Как непохожа на эту светозарную ночь светоносного дня была наша следующая встреча – в подмосковной больнице.

Стояли заиндевевшие дни с тридцатипятиградусными морозами. В шестом часу вечера уже темнело, и когда я выбирала на рынке хризантемы, они стояли под высокими застекленными призмами с горящими внутри свечами, печально-торжественные в своей озаренной махровой белизне на синем полупрозрачном фоне.

Я долго ехала в промерзшем трамвае, в переполненном метро, стараясь не помять цветы, завернутые в два слоя бумаги. На одном из переходов развернула их и вздрогнула от неожиданности: края хризантем съежились и стали светло-коричневыми. Мне предстоял еще час в автобусе, и я со страхом видела, что уже темнеют витые сердцевины: хризантемы замерзали у меня на глазах.