– Арик! У нас скоро будет внук!
– Откуда ты знаешь? – спросил, входя в комнату, где сидели мать и сын, удивленно улыбающийся Арик.
– Додик сказал.
– Что, уже сейчас точно известно, что будет именно мальчик, а не девочка? – преувеличенно серьёзно спросил Арик.
Додик помолчал, глядя то на мать, то на отца. Потом тихонько сказал, наклонив голову к левому плечу:
– А я то – как? Что со мной будет?
Родители переглянулись в недоумении. Они знали, что их сын всегда философ. Но не до такой же степени!
– Сын у тебя будет, – сказала Ася.
– Или дочь, – теперь уже серьёзно, но улыбаясь, сказал Арик.
– Мама! Папа! Я уже вырос, я знаю, откуда берутся дети. Но как же так? Нам так хорошо с Верой вдвоём, а теперь появится кто-то третий…
– Не кто-то третий, а наш внук, – сказала Ася, а Арик ничего не добавил про внучку. Он был ехидный абсолютный прагматик и потому сказал, не задумываясь:
– Значит, у Веры будет двое детей. И это замечательно. Мы с мамой очень хотели второго ребенка – не получилось. А Вере и стараться не надо…
– Папа! Перестань шутить. Ей ведь придется всё делать самой. Вы поймите, я должен работать, а она…
– Не волнуйся, сынок. Вера – умница…
– И не философ, – довольно печально добавил Арик. – Перестань, – сказала Ася и продолжила свою мысль:
– Она справится. И работать будет, и тебя не забудет, и внука нам здоровенького вырастит…
– А тебе сына и брата, – Арик не мог не вставить закорючку.
Сначала было очень трудно, но просто и ясно. Трудно было Вере, зато Додику все было понятно и поначалу не слишком мешало жить. Иначе говоря, он продолжал «философствовать» и работать (или «работать» и философствовать) так же, как делал это до рождения Бобби. Ко всеобщему счастью ребеночек первые месяцы был очень тихий, незаметный, совершенно «правильный»: кушал маму, спал, кушал маму, тихонечко напоминал о своем существовании и далее по кругу, как шарманка. Назвали мальчика Барух-Фридрих. Когда много лет спустя Юра спросил: «А как же получился Бобби»? – Арик рассказал обыкновенную историю:
– «Наш философ обозвал ребенка Барух-Фридрих, в честь Спинозы и Ницше. Но Вера встретила это имя в штыки и очень долго называла Баруха-Фридриха «душечка-лапочка». Это очень мило и всем нравилось – даже философу, – но очень уж длинно. А уж называть крохотулечку полным именем, или даже только одним из двух – совершенно противоестественно и напоминает прения в старом английском парламенте. Поэтому Ася потихоньку перешла на бэби, бэбичка. А когда мальчик подрос и заговорил, он уже был Бобби».
Целый год, а то и больше, Додик спокойно работал, хорошо спал в своей комнате, получал от Веры ровно столько внимания, сколько было ему необходимо и приятно. Единственной его обязанностью по отношению к Бобби было ходить с ним гулять, что очень долго было совсем даже неплохо, т. к. не мешало философствовать. Додик просто избегал общения с другими гуляющими и не посещал детские площадки. Как-то совсем незаметно «душечка – лапочка» подрос и стал требовать внимания, причем с каждым днем всё больше и настойчивее. Вера относилась к этому с полным пониманием, радовалась и уделяла ему всё больше внимания, а значит и больше времени. Додик продолжал жить своей жизнью и не сразу понял, что происходит и почему его привычный мир рушится. Сначала Бобби стал приставать, спрашивать, иногда – не чаще, чем другие дети – капризничать. Это мешало Додику размышлять, ломало его философские построения, раздражало. Он, Додик, стал капризничать, как ребенок, и все чаще отказывался заниматься с Бобби, прежде всего ходить гулять:
