ПРО УРОДА и прочих. Четыре книжки под одной крышкой - страница 16
А вот глаза у Ксенюшки были неплохие, жидкоголубые, правда, порой, при жестком свете казались даже белыми, будто у сорожки, подсматривающей из ухи, неглупые глаза, печальные, скорее, от осознания малой привлекательности. Зато фигурка у нее была просто отменная, загляденье не фигурка – крепкая, ладная, со стройными ножками, конфетка! цены бабенке не было бы, нарасхват пошла бы наверняка, кабы на личико ей маску какую организовать щадящую, замаскировать хоть маленько под нормальное лицо. Ох, и рожа!.. Вот тут и разберись, так что же все-таки лучше – писаная красавица с туловищем от бегемота, или эта «конфетка», кому на люди желательно выходить только в противогазе.
На окраину нашего поселка, в хатенку Ксенюшки, наш Вова прокрадывался ближе к полуночи, чаще после односторонних свиданок с Верочкой, иззябнув до хруста кишок на тополе у ее окошка, мудро заключая, что духовное общение самостоятельно от физического, а пресытясь на стороне плотью, умаляешь жар неразделенного чувства. Ксенюшка охотно привечала его, как и многих ребятишек, кто до армии проходил здесь ликбез, чем и хозяйка для себя восполняла в какой-то мере дефицит на всамделишного постоянного мужчину.
Вообще-то, однажды, случился у нее один с претензией на серьезную связь, он как-то даже выпульнулся с нею на божий свет под ручку, но даже тогда, будучи в стельку, тут же застеснялся, ужаснулся своей дерзости, сказал, что занемог животом и не совсем прямолинейно, но проворно, затрусил назад, в укрытие. Вскоре он куда-то сгинул, а Ксенюшка обзавелась дочкой Натахой, в пору визитов Дикона ей уже шел пятый годок, симпатичный и крупный ребенок, в соавтора, а вот глазенки у Натахи были всегда сонные, спала на ходу, говорить к этой поре она так и не научилась.
Это еще плод потешек с односторонней алкогольной атакой, а по словам одной моей знакомой медсестры из роддома, нередко объявлялись младенцы, кого мама производила на свет будучи пьяной в дым, таких новорожденных не могли расшевелить ни массаж, ни гормоны, но стоило поводить у их носика ваткой в спирту, как они оживали, оказывается, уже с похмелюги недужили. Надо ли предполагать, каких высот достигнет такой человечек в жизни, если, разумеется, удастся преодолеть младенчество.
Так о нашей Ксенюшке, уж кто-кто, а она гостеприимством славилась. Придет тот же Дикон, в момент она натаскает на стол разной вкуснятины, чекушок выставит, чтоб ему совсем расковаться в общении, света подпустит из окошка, от луны, и присядет в сторонке, сторожа в чем гостю потребность, все угодить лишний раз старалась. Готовила она превосходно, вкусно и изобретательно, да и вообще, женщина она была на редкость работящей, привыкшей надеяться только на себя.
Трудилась она на ремзаводе, сверловщицей, где умудрялась тоже гнать по две нормы, в газетке про нее, ударницу, частенько упоминали и даже разок, помнится, сфотографировали, но тактично, очень издалека, в рост, близ родного станка, что и занял три четверти снимка. Ну а наш Дикон покушает плотненько, вотрет стопочку и отмякнет, расшалится, давай блудить ручешками, в горницу хозяйку повлекет, на что та со всегдашней радостью, на безрыбье-то и хек за карася.
Вернутся они за стол, Вова мрачный от осознания, что обладал не Верочкой, а Ксенюшка пуще прежнего обиходить дружочка силится – конфет достанет к чаю, варенья. Суетясь у стола, разговорится, о работе своей начнет сообщать, как и за счет чего соцобязательства перекрывает, о трудовом соперничестве с подругами, о премии очередной за рачительное отношение к доверенному инструменту и материалам. Завод свой, этот гнилой сарай с дореволюционным оборудованием она вполне искренне любила.