Д. С. Лихачев и A. M. Панченко особо выделяют театральность и зрелищность юродства. Соответствующие представления юродивых заключались в основном в их диалогах с толпой, содержание которых составляли взаимные оскорбления, насмешки, агрессивные жесты, носящие игровой характер. В результате возникал своеобразный эффект самоочищения и самоосуждения увидеть в демонстрируемом обличительном смехе «невидимые миру слезы». Юродивые, по признанию авторов монографии, создали свой «трагический вариант смехового мира». «Рыдать над смешным» – вот тот основной результат, которого пытались достичь юродивые.
Возбуждая зрителей «зрелищем странным и чудным», юродивый преследует воспитательные и дидактические цели. Отмечается также, что юродивый не избегает, не смягчает ответных действий созерцающих его лицедейство толпы («биения и пхания»). Он сносит побои, унижения толпы добровольно и с благодарностью.
Важно отметить, что юродивые, как правило, обладали привилегией говорить правду, обличать любого человека независимо от его социального статуса, включая царей. Это было связано с превалирующим отношением к юродивым как «божьим людям», в которых воплощается высшее духовное начало. Посягнуть на юродивого означало подвергнуть себя божьему гневу, наказанию. В реальности не все «сильные мира сего» выдерживали это испытание их совести и наказывали юродивых.
Немотствование и часто малопонятный язык юродивых подчеркивали их особое отношение к человеческим поступкам, деяниям, прикрываемым часто красивыми словами, внешним словесным этикетом. Отчасти этим объясняется известная лаконичность сюжетов в русской художественной литературе при подробном рассмотрении отдельных поступков, проступков, преступлений, способных коренным образом изменить человека и его окружение.
Юродивые самим своим существованием демонстрировали социальный протест против существующей действительности. Живя фактически на улице, в убогих хижинах, питаясь чем попало, не заботясь об укрытии от непогоды, холода, зноя, жары и т. д., юродивые отторгали мир внешнего благополучия, часто приобретенного ценой лжи, жестокости, преступлениями и пороками. В этом протесте был прежде всего укор отпадшим от норм и заповедей христианской морали.
Как и нищие, юродивый живет на паперти. «Паперть – это нулевое пространство, пограничная полоса между миром светским и миром церковным. Парадокс здесь состоит в том, что для юродивого людная паперть – тоже символ одиночества, бездомности и отверженности» [24, с. 154]. Пространство юродивого – это также мир кабаков, пьянства, бродяжничества, всего того, что порицается официальным социумом с позиций стабильности и общественного порядка. Институт юродства был фактически уничтожен ориентированным на Европу Петром Первым. Но само юродствующее сознание осталось в русской ментальности.
Юродствующее сознание как самих авторов литературных художественных произведений, так и многих литературных персонажей в русской литературе является проявлением такой глубинной характеристики русского национального характера, как тяготение к саморефлексии и рефлексии по поводу окружающего мира в поисках глубинных смыслов человеческого бытия на духовных основах.
Именно этому феномену обязана в первую очередь русская художественная литература, развивающая и формирующая культуру юродства как перехода от «грешности» к «святости», от «телесности» к «духовности». Как пространство скрытой душевности и «плача» над несовершенствами человеческой природы во имя обретения подлинной духовности.
