– Не руби. Я это.
– Кто ты?
– Я тебе скажу. Мы будем друзьями, удачу тебе принесу.
– Да отпусти топор-то, выпить хочу.
– Налей и мне.
– Да как я тебе поднесу, коли не вижу тебя.
– Не могу я тебе показаться, разве когда уходить буду.
Чувствует Силов, что топор отпустило. Пошел за стойку, хотел штоф взять, а голос ему говорит:
– Много не пей. Нам и половинки хватит. Да возьми вон тот, он хороший, не сватанный.
– А этот чем плох?
– Этот тебе подменили, когда мужика обслуживать ходил. Это с дистанции доставщик проверяет. Посмотри дно.
И правда – в дне дырка, воском залеплена. Можно сливать, печати не срывая.
– Верни его, скажи, что торговать намерен честно.
Целовальник налил два стакана, оглянуться не успел – один по воздуху поплыл, опрокинулся, да опять на стол вернулся.
– Ну, брат, спасибо за угощение. Теперь я тебе расскажу, кто я есть. Я – сын богатых родителей. Прокляли меня еще в утробе материнской. Сначала отец ни за что, ни про что, а потом и матушка поклялась мной в нечестивом деле. Она брата батюшкиного убили, чтобы богатством попользоваться. Так и скитаюсь по свету, не нахожу себе пристанища. Уж тридцать лет.
А с тобой давай уговор заключим. Каждый день в полдень и полночь ставь мне по стакану вина и пресную лепешку в чело за заслонку. Тем и сыт буду. А я уж тебе услужу. Только служить тебе буду год, а через год уйду. И ты сразу за мной, иначе проторгуешься.
Не бойся – ни проверочных, ни посыльных, ни дистанционных. Я о них предупрежу. Только и ты, брат, образов не заводи.
Наутро проснулся Васька – день торговый, а он полупьян. Вечером пересчитал прибыль – копеечка в копеечку. С тех пошла у него торговля. И все ему завидовали. Бросил Васька сам пить, знай, денежки копит. Так и год пролетел. Пришла полночь. Прощается с ним нечистый:
– Прощай, брат. Я ухожу. И ты завтра закрывай кабак, уходи отсюда.
– Хорошо. Покажись мне.
– Бери ведро воды, свечку и смотри в отражение.
Смотрит Силов – рядом с его лицом в отражении еще одно лицо появилось. Да такое пригожее: чернобровое, черноглазое, на щеках румянец.
– Какой ты красивый!
– Не родись красив, родись счастлив.
И в тот же миг раздался страшный вопль и крик в печной трубе.
Наутро не послушался Васька, решил поторговать последний денечек. Да тут же и был оштрафован дистанционный на двести пятьдесят рубликов. Тогда забрал он заработанные за год две тысячи и ушел. Купил себе на них постоялый дворик. Живет богобоязненно, благочестиво, в достатке семейство содержит.
****
Пока слушали рассказ Гришки, подливали ему. Да только он и пить не стал. Умолк. Посмотрел на всех каким-то другим, трезвым, взглядом, подхватил шапку и вон из кабака.
Дрожники – бесы страха, вытягивающие жизнь.
Не все доехали, некоторых потеряли в пути. Как узнали крестьяне Марфино, что купили их на вывоз, умыли землю слезами. Но доля такая подневольная – плачь не плачь, а волю барскую исполняй. Иные и не горевали вовсе, радовались. Особливо те, у которых хозяйство шаткое, кто и северные земли не спешил потом поливать. Хотя поговаривали, что на юге урожаи такие, что во сне не приснится. С десятины зерна – весь год семью кормить хватит да на посевную останется.
«Колос-то колос, что моя рука, – бегал по дворам кривой Фрол, – а зерно, зерно с мой кулак».
Крестьяне не верили, но Фрола слушали охотно. Он один с их деревни в крымскую компанию побывал на юге. Что ему врать-то? Разве в расчете на чарочку? Так и без того нальют, народ отзычив стал. Если уж скотинку не берегут, то не по чарке же плакать.
