Эти орхидеи настолько редкие, что купить их нельзя.
Я отобрал их для Вас. Если хотите узнать почему, позвоните мне по телефону PЕ 3-1212.
Арчи Гудвин
Упрятав конверт с наклейками и записками в карман, я поднялся в оранжерею, взял корзину и нож, перешел в теплый отсек и принялся срезать орхидеи. Мне требовалось сорок восемь штук, по три на каждую женщину, но я срезал с запасом, на всякий случай, главным образом – Cattleya Dionysius, Katadin и peetersi, Brassocattleya Calipso, fournierae и Nestor, а также Laeliocattleya barbarossa, Carmencita и St. Gothard. Букет получился потрясающий! Теодор предложил свои услуги, и я не стал отбрыкиваться. Правда, он пытался отговорить меня от Brassocattleya Calipso, которые якобы не полностью расцвели, но я настоял на своем. В помещении для пересадок у нас хранятся подарочные коробочки, нарядная бумага и ленты. Теодор аккуратно укладывал цветы и прилагал записки, а я пришлепывал наклейки и ковырялся с лентами. Ох и пришлось мне с ними помучиться! Вулф-то собаку съел в этом деле, даже Теодору было далеко до него, не говоря уже обо мне, но сегодня правил бал я. Когда наконец был завязан последний бантик, а все шестнадцать коробочек тщательно упакованы в большую картонную коробку, часы показывали без двадцати четыре. Времени хватало. Я стащил коробку вниз, надел пальто и шляпу, вышел, поймал такси и дал водителю адрес на Мэдисон-авеню в районе Пятидесятых улиц.
Контора «Корриган, Фелпс, Кастин и Бриггс» располагалась на восемнадцатом этаже одного из тех зданий, где не жалеют мрамора, чтобы пустить пыль в глаза; двустворчатая дверь в контору помещалась в самом конце широкого коридора. Дверной доводчик был ужасно тугой, должно быть, рассчитан на то, чтобы вытолкнуть лошадь, поэтому я вступил в приемную без свойственной мне грации, что отношу также на счет громоздкой картонной коробки. В просторной приемной двое клиентов дожидались, сидя на стульях, еще один слонялся взад-вперед, а в углу, за стойкой, мрачная трехцветная блондинка колдовала над коммутатором. В нескольких шагах от нее стоял небольшой столик. Я подошел, поставил коробку на пол у стойки, развязал и принялся вытаскивать одну за другой нарядные коробочки с бантами и раскладывать их на столике.
Суровая блондинка ожгла меня уничтожающим взглядом.
– День матери[1] в феврале? – устало спросила она. – А может, у вас там атомная бомба?
Я закончил раскладывать коробочки и придвинулся чуть ближе.
– На одной из этих коробочек, – сказал я, – вы найдете собственное имя. На остальных – другие имена. Доставить нужно сегодня. Быть может, у вас прибудет бодрости и оптимизма…
Я замолчал, так как говорил в пустоту. Девица выскочила из-за стойки и рысью метнулась к столику. Не знаю, на какое чудо она надеялась, но, судя по ее прыти, оно могло уместиться в столь изящной коробочке. Пока она разыскивала свое имя, я подошел к двери, ударом ноги открыл ее – и был таков.
Если нарядные банты возымеют столь магическое действие на всех женщин в этой конторе, то обрывать телефон мне начнут с минуты на минуту, а потому я намекнул таксисту, что неплохо бы прорваться к Тридцать пятой улице менее чем за час, но, увы, сами знаете, что творится на Манхэттене в это время дня.
Когда мы наконец добрались, я взбежал по ступенькам, открыл ключом дверь, промчался на кухню и спросил у Фрица:
– Мне никто не звонил?
