Проснулся с сильнейшей головной болью. Мой вчерашний поступок не принёс облегчения даже утром, когда пары алкоголя уже улетучились. Кошмары не отступили, а хуже всего было то, что Аслан, судя по последним новостям, так и не придёт в себя, и значит, никогда не узнает о том, что произошло с его дочерью. Он не узнает, что теперь она платит по его счетам, и, стало быть, он не пройдёт тот ад, в котором я варюсь ежедневно. Всё рушилось. Его кома и состояние овоща не давало мне насладиться местью, но возмездие всё равно должно осуществиться, слишком долго я шёл к этому, чтобы остановиться именно сейчас.
Звонок Филиппа Иммануиловича отвлёк меня от размышлений.
— Ярослав Александрович, звоню по поводу вашего брата. После вашего отъезда Вадим Александрович начал отказываться от еды...
Я не дал ему договорить, рявкнув в трубку:
— Выезжаю!
Снова клиника, снова беседа с братом, уговоры, убеждения. Вадик согласился поесть, только если я буду рядом.
— Ты какой-то не такой, — заметил он после обеда.
Мы гуляли с ним по парку. В прошлый раз брат признался, что пытался сознательно утопиться в пруду, и лишь появление медсестры спасло его. Теперь я старался обходить тот пруд стороной. Благо парк был достаточно большим.
— Я всегда такой, — парировал я.
— Нет, сегодня ты особенно не такой, — настаивал на своём Вадик.
Он был упрям, и в этом очень походил на меня.
— Что, если я скажу тебе, что добрался наконец до того, кто убил наших родителей, а тебя самого навечно приковал к инвалидному креслу?
— Не знаю, мне самому недолго осталось, — пожал плечами Вадик. — Было время, когда я страстно желал проделать с Иналовым то же самое, что и он с нами. Он лишил нас всего: родителей, денег, нормальной жизни. Но сейчас перед порогом вечности я хочу лишь спокойно дожить оставшиеся мне дни.
— Всё ещё образуется, — поспешил я его уверить. — Вот увидишь. Твой доктор сказал, что клиника получила самые передовые препараты, которые могу излечить рак на любой стадии.
— Он врёт, — безапелляционно заявил Вадик. — Врёт, чтобы получить твои деньги. Мне даже лучевая терапия не помогает... — он помолчал и добавил: — Яр, забери меня домой.
Вадим просил забрать его домой всё то время, пока я находился в клинике. Раз за разом заставляя меня дать ему обещание непременно сделать это, иначе он отказывался есть. Я не сдавался, но и видеть его страдания уже не мог.
— Каковы шансы на восстановление? — спросил я Филиппа Иммануиловича, поймав его в коридоре, когда тот направлялся в свой кабинет.
Тот остановился, снял очки, протёр, снова водрузил их на нос и тяжело вздохнул:
— Я говорил вам уже: мы делаем всё, что в наших силах и даже больше. Мы используем самые передовые технологии, какие есть только у нас и в Германии, ну, может, ещё и в Израиле, но, увы, болезнь прогрессирует.
— Значит, шансов ноль?
— Я редко спрашиваю о таком своих пациентов и их родственников, но... Скажите, вы верите в Бога?
— Нет, — отрезал я.
— Увы, мы сделали всё возможное, теперь остаётся лишь молиться. Я знаю, он просит забрать его домой, но в нашей клинике под присмотром профессионалов ему будет лучше.
Этот разговор стал определяющим. Решение оказалось непростым, но я его принял.
Лицо Вадика преобразилось, его глаза радостно засияли, когда он понял, что сегодня же покинет больницу. Я давно не видел его таким. В дороге он ни разу не пожаловался на усталость или на неудобство. А уж когда Вадик оказался в родных стенах, то и вовсе не переставал улыбаться.
