– Тогда ведь Ермак отобрал самых отчаянных и пошел на стругах по Иртышу, – продолжал Степанов. Найдя в лице старшины, нового собеседника. – Сумел даже победить в двух открытых сражениях, очищая путь от татар для караванов.
– Жалко, что не усмотрели казачки нехристей Кучумовских, – буркнул Иван, – которые по берегам крались.
– Вот и я говорю, что прямо как у нас, – подхватил урядник, – только мы смогли обнаружить врага вовремя. Да встречу им задушевную организовать. Хотел бы я в глаза этому Ламберту посмотреть! А как ведь убогим притворялся – сучье вымя!
– А, что тебя так удивляет? – сквозь сон, проговорил Неплюев. – Ламберт этот типичный поддонок, своей погрязшей в алчности курии. Им же мало денег, они еще и стремятся к духовному порабощению людей! Для него – это война, вот и все, а на войне и подлость за подвиг сойти может. Зачем только терпим всю эту шайку на землях империи?
– Не богохульствуй, Иван Иванович, – тряхнув головой, пробормотал поручик. – Империя у нас большая, значит, должно нам быть веротерпимыми.
– Как же тут быть веротерпимыми, Константин Петрович? – отозвался инженер. – Правда жизни в том и состоит, что большинство народа не только у нас, но и во всем мире ненавидят клиров, епископов, прочих попов и церковников, а особливо богатых. Это и у нас в империи и в державах заглавных присутствует! О какой веротерпимости говорить можно?
– Зря ты так, инженер, – покачав головой, буркнул старшина. – Офицер правильно говорит, что терпимее быть надобно. Все у нас в империи тогда сладится! Вот нас, к примеру, возьми с Петрухой – оба православные. А Ахат с нами живет – морда – татарская, исламу своему поклоняется, и ничего живем дружно.
– Давно на службе государевой вы тут? – спросил Орлов. Прижавшись спиной к горячей печи.
– Так почитай с начала войны, будь она не ладная, – отозвался тот, дымя самокруткой. – Как начались рекрутские наборы в армию, как стали изымать скот, фураж, да еще и повинности стали расти, разоряя крестьян, так и подались изначально в резервную флотилию. Так мы и оказались в морском ополчении, а потом уже и сюда занесло. Да мы и не жалеем!
– Не жалеете? – переспросил Степанов.
– А чего жалеть – то? – пробурчал Иван. – Мы же после войны, должны были согласно грамоте к своему помещику вернуться, а вскоре молва разнеслась, что мол государь – надежа призывает всех охотников на военную службу. Семья, мол, оных освобождается навсегда, не только от крепостного состояния, но и от платежа повинностей. Вот и решили мы с Петрухой судьбу свою испытать, а тут опять – же манифест вышел о наборе ратников.
Слушая сквозь сон рассказ старшины, Орлов вспомнил, как по окончанию войны летом, крестьяне южных губерний устремились в Крым. Тогда по слухам, которые поползли по всей империи, вышел царский указ. Освобождающий от крепостного права и дороги в южных губерниях запрудили толпы крестьян. В некоторых губерниях крестьяне целыми деревнями отказывались выходить на барщину, или платить оброк с государственной повинностью. Орлов хорошо помнил, как в ужасе помещики этих деревень умоляли прислать в свои имения военных…
* * *
– Здесь все равно хорошо, – донеслись до поручика, слова старшины. – Хоть и места здесь дикие, и холодновато конечно, и лето короткое, а все одно привыкли уже. Мы иногда смеялись с есаулом, царствие ему небесное, что живем как койоты, приспосабливаясь к любым условиям.
