Проект «Хроно». Право выбора - страница 11

– Вы, Николай Иванович, и так мое личное дело видели, а товарищу полковнику Дубровину, видно и не такое знать можно! В конце 1975 года, как раз под новый год, отправили меня в составе группы советников в Анголу. Подперли там черномазых братушек португальцы из ЭЛП с одной стороны, сепаратисты из УНИТА и ЮАРовцы с другой. Ну, мы с кубинцами за них и впряглись. Да только речь не о политике. Был у нас из местных, переводчиком Жозеф Нгема. Здоровый верзила, черный как ночь, одни зубы да белки глаз светятся. Толковый парень, грамотный, в Москве до этого учился. А у них в МПЛА, лейтенантом уже был. Пулям не кланялся, с таким, за спину в бою надежно было, да и выпито вместе немало. В начале февраля 1976 года боевые действия на северном фронте шли уже в пограничной с Заиром зоне. Ну и отпросился Жозеф на несколько дней к себе в племя, как раз сестра у него замуж выходила. Он еще смеялся с нами, обещал угощеньем проставиться, по-русскому, стало быть, обычаю, после свадьбы. А вернулся третьего дня сам не свой. Оказывается, чем-то он местному колдуну дорогу перешел, тот вроде как тоже на его сестру виды имел. Наш Жозеф-лейтенант дал колдуну укорот. Пьяным насмехался над колдуном, мол, кончилось их суеверное время, все по-новому будет. Вроде как даже по уху ему съездил. А потом проспался и сбежал. У них колдунов до сих пор жуть как боятся. И как подменили нашего Жозефа, бледный, серый весь. В палатке все сидел и трясся. Я его помню, спросил, что да как. Он и признался, что пока спал пьяный у себя в деревне, кто-то ему прядь волос отрезал.

Все твердил: «Это колдун, колдун! Нет мне спасенья!» Мы уж и смеялись над ним, что в Москве учился, мир повидал, а суеверий своих никак не бросишь. Он только и ответил, что мы, белые, не понимаем ничего в том, что у них тут происходит. Нгогве – колдун по-ихнему теперь получил над ним власть, и кранты, мол…

Кончился лейтенант Нгема, как солдат. Выл днем и ночью, плакал и молился. Однажды ночью, в конце марта 1976 года, мы с Андрюхой Чумаковым, тоже из наших советников, засиделись допоздна. Наша водка от малярии и иных африканских болезней, надо признать лучшее лекарство. Вот и лечились мы. Вдруг переводчик Жозеф к нам на веранду забежал, серый весь, это негры так бледнеют. Трясется, аж подпрыгивает. Губищи, как подметки толстые, ходуном ходят. Голый, в чем мать родила, конец, чуть не до колена болтается! Я, говорит, сегодня умру, нгогве призывает меня, он мою душу сожрал! Ну и всякую другую чушь! И стал просить, чтобы, когда он умрет, мы, прежде чем хоронить, зубы ему выбили, а лучше вовсе голову отрезали и в другом месте закопали, а лучше и вовсе, труп сожгли. И убежал, только его и видели. Мы с Андрюхой, еще дивились, какой дикий они народ, а социализм строят.

И что вы думаете? К вечеру следующего дня, нашли его труп недалеко от нашего лагеря в саванне. На Африканской жаре, он уже вонять начал, да личинки и иная местная живность его в оборот взяли. От чего помер, хрен его знает. Врач осмотрел и сказал, что никаких признаков насильственной смерти не выявлено, о вскрытии и не думали, война, жара…

Но похоронили честь по чести, даже с салютом, все же боевой товарищ. Конечно, мы и не вспомнили про его просьбы голову отрезать и зубы выбить. Дикость какая, суеверия. А на следующую ночь, душно было, мы с кубинцами в палатке спали, я в медчасти задержался допоздна. Там медсестры кубинки, эх и знойные девчонки! Особенно одна, Росита, в общем, за полночь я вернулся. Только в койку влез, засыпать стал, вдруг стали собаки выть. Страшно выть, я такого воя и не слышал никогда. Ни до, ни после этого. Они у нас с саперами работали. Трудяги. И они, и саперы. Мы всегда с уважением к ним. А тут такой вой, что перебудили всех у меня в палатке. Хосе, капитан-кубинец, запалил лампу, и вдруг кто-то в палатку к нам ломится. Вроде и двери нет, а он никак в проем не попадет. Мы подумали, кто-то напился, да по пьяни палатку перепутал, давай его хуями крыть. А потом все же удалось ему войти. И смотрим, глазам не верим. В желтом, колышущем свете керосиновой лампы вчера похороненный товарищ Жозеф Нгема, собственной персоной. Стоит покачивается, воняет еще пуще, глаза белые и зубы в темноте, потом руки к нам вытянул, заурчал и медленно к нам пошел. Палатка большая на десять человек, высокая. Нас шестеро было. Кто поближе от входа лежал, ломанулись от мертвяка так, что койки перевернули. У меня в глотке вмиг пересохло так, будто песок жевал. И крикнуть хочется, и только сип и какой-то писк. Один Хосе не сплоховал. Кобура у него на спинке кровати висела, он свой Кольт схватил и Жозефу в лоб засветил. Сорок пятый калибр не шутка! Негр так навзничь и свалился, мозги тухлые пораскинул по брезенту.