Проект «Хроно». Право выбора - страница 48
Тут, как-то сразу, наваждение бессилия и немощи с нас спало, и все пятеро просто рванули из чума. Я даже не помню, как оказался в снегу на четвереньках, будто по воздуху вылетел. Выворачивало наизнанку меня долго, уже и ничем было, а все встать не мог. Да и всех нас, включая Александра Васильевича полоскало. Главного скептика нашего, Клима Рузаева, так и вовсе пронесло верхом и низом еще в чуме. Никто и не пытался пошутить потом, мол «засранец и зассанец», пытались даже не вспоминать. Он потом, как очухался немного, сам свое ружье шаману к чуму принес, на порог положил, войти побоялся и бегом к нам в лагерь.
– А потом что?! Что с этим тупилаком стало? – спросил ошеломленный услышанным Кожевников.
– А что… тупилака по обряду нужно было в море скинуть, тогда только он в полную силу входит и начинает убивать врагов создателя. Веришь, никто из нас не захотел посмотреть, как шаман своего монстра в море потащил. На следующий день мы все напились до положения риз. Но после пьяного бесчувствия, чуть проспавшись, не могли уснуть по ночам. То один, то другой, бились в истерике от кошмаров. Клим в горячке слег, так потом и не оправился толком, умер через две недели. А мы еще два месяца там простояли лагерем. Барченко настоял. Не знаю, что он уж там Кэргыну наговорил. Но старик эти два месяца учил нашего человека всем заклинаниям нужным, чтобы тупилака поднять. Ты, наверное, уже догадался, кто это был… Память у меня отличная, да и их наречие я понимал уже хорошо в ту пору. Через четыре месяца я в Москву вернулся. А там сам уже знаешь, закрутились жернова, чуть не пережевали меня как Барченко, Бория и других.
– А… а с шаманом что стало? – дрожащим голосом спросил генерал.
– С шаманом? А что с ним должно было случиться? Перед отъездом, зашли мы с Барченко попрощаться, и я этому старому говнюку голову из нагана прострелил. Мозги пораскидал по всему чуму. Знаешь, Николай, это, наверное, единственный раз, когда я убил человека и почувствовал наслаждение от сделанного!
Глава 9. Дежавю
Они шли молча, Маша крепко прижалась огненным, как казалось Кудашеву, боком к его бедру, держала его за руку. К выходу из парка он уже успокоился и даже сам недоумевал, что так резко и неадекватно, отреагировал на знакомую музыку. Диким казалось, что ее играет оркестр в беседке с красными флагами и транспарантом, призывающим строить коммунизм.
– Извини, милая, напугал я тебя сильно, – тихо сказал, почти прошептал Юрий, – вот так бывает… вдруг ни с того, ни с сего, накрывает. Ты… если тяжело со мной, с таким, оставь меня, не обижусь, пойму.
– Дурак! – только ответила девушка, не поднимая головы и еще плотнее прижимаясь к пилоту.
Со слов Лопатиной, до общежития где, их ждал ужин и предстояло переночевать, было недалеко, минут пятнадцать неторопливым шагом. Центральные улицы незаметно сменились менее широкими, безликие похожие друг на друга пятиэтажки соседствовали с более старыми трехэтажными домами, явно знававшими лучшие времена, с массивными стенами и полу обвалившейся со стен лепниной. Солнце уже терялось за крышами, опускаясь все ниже к горизонту. Когда они свернули в один из проходных дворов обострившиеся чувства Кудашева дали сигнал тревоги на пару секунд раньше, чем Маша резко сбавила шаг и инстинктивно сжала ему предплечье, всматриваясь в сгустившуюся после входа в подворотню тень у стены.