– Ты сука, рамсы попутал, не иначе! – взвизгнул сутулый, – Лобан, не пускай их!
Здоровяк, по-видимому, отзывавшийся на Лобана, опять оскалился во всю широкую морду и развел руки в сторону, преграждая дорогу. Он был на голову выше Кудашева и, наверное, за центнер весом, но из всех трех явно был самым неуклюжим и медлительным. Юрий, поддерживая находившуюся в полуобморочном состоянии Машу, сделал обманное движение вправо, а когда Лобан качнулся туда, толкнул его, добавляя ускорение, а сам сделал шаг влево и миновал преграду. Но на встречу, бросив окурки в сторону, поднялись от палисадника еще двое.
– Ловок! Не торопись, пацан! Тебе ведь некуда теперь торопиться! – послышалось сбоку. Явный главарь этой дурной компании, которого сутулый назвал Гошей, неторопливо обошел их и преградил дорогу.
– Вижу, ты не прост. Военный или мент? Хотя мне похуй. Вертел я на конце вашу братию… Давай так! Ты моих корешей растолкал, буром прешь, уважуха! За это выбирай, зубы тебе выбить или сломать что-нибудь? Ну и попиздуешь отсюда галопцем. А подружка твоя с нами останется… Глянулась она мне!
– Да вы что творите! – девушка, наконец, обрела дар речи и звонким голосом закричала, – да вы бандиты настоящие! Я вас…
В доме напротив звучно захлопнулась оконная рама, затем еще одна. Местные жители явно не собирались вмешиваться.
– Успокойся, Машенька. Мы сейчас просто пойдем дальше, этим людям не нужны неприятности… – придерживая ее пыл, сказал Юрий, пристально глядя в глаза Гоше.
Возможно, что-то во взгляде этого парня удивило главаря, но он замешкался, а еще через мгновение один из стоявших ближе к выходу из проходного двора хулиганов, издал короткий свист и сдавленно, сипло проговорил: «Шухер, пацаны!»
Со стороны улицы раздались звонкие молодые голоса и под сводами двора зашумели шаги и смех. Компания парней и девушек лет, человек шесть или больше шла им на встречу.
– Ну… ваше счастье нынче! Валите! Только чую, сойдемся мы еще на узкой дорожке… – Гоша вновь сплюнул и засунув руки глубоко в карманы отошел в сторону. За ним, матерясь шмыгнул Чмырь: – Я знаю ее… а пидора этого, первый раз вижу! расслышал Кудашев его слова.
Маша отдышалась только на соседней улице. Ее била дрожь, и Юрию пришлось удерживать ее неспешным своим шагом, иначе она бы побежала.
– Успокойся милая, все хорошо! – прошептал ей обершарфюрер, почти касаясь губами уха. А потом уже в полный голос добавил: – Весело у вас тут!
– Какие мерзавцы! Когда же этому конец придет! Осенью и зимой их ребята из нашей студенческой дружины гоняют, а сейчас, летом, они совсем распоясались! – всхлипывая от возмущения и избытка чувств, выпалила девушка.
– А при чем тут дружина? В милицию заявление напишите. – Кудашев понятия не имел о какой дружине речь, но интуитивно понял, что это что-то вроде отряда местной самообороны из красных активистов.
– Да писали уже… Они поспокойней были, дармоеды эти, а как их главный, этот Гоша, весной из тюрьмы освободился, совсем житья не стало.
****
Общежитие медицинского университета располагалось в новом девятиэтажном кирпичном здании. По причине лета, оно стояло почти пустым, но Машу на крыльце ждали пара девушек и парень.
– Ну, где вы ходите! Мы заждались уже. Ужин, наверное, совсем остыл! – этими словами встретила Кудашева с подругой одна из них, с явным украинским акцентом и голодными глазами.
– Да извини, Оксанка, сами не думали, что так долго! – успокоившаяся Лопатина явно была тут, как дома.
