Три-четыре, три два раз – веселись рабочий класс…
Сложно было понять, выдумывал он эти фразы на ходу или заготовил заранее. Слова, конечно, были полной белибердой, но публике они заходили нормально, некоторые даже подпевали.
«Как же напился сегодня этот забавный русский паренек», – думали отдыхающие, благодушно посматривая на сцену. И только Эндрю знал, что Миша в этот вечер выпил совсем немного. Буквально через несколько часов ему предстояло совершить непростое и, возможно, самое главное путешествие в своей жизни.
Вскоре ребята покинули заведение, они решили провести остаток вечера у Миши на яхте, в более уютной и спокойной обстановке. Несколько девушек из подтанцовки охотно согласились составить ребятам компанию.
– Время прошло, следы испарились! – шутил Миша, подмигивая другу, когда компания спускалась в зону отдыха. – Теперь ни одному буржую даже с самым тонким обонянием не разнюхать Великой тайны революции!
Ребята общались, слушали музыку, дегустировали напитки из бара. Миша был и весел, и грустен одновременно. Он понимал, что сегодня он, возможно, в последний раз отдыхает на борту своей любимой яхты.
Пожилой мужчина с цепким умным взглядом вышел из подземного перехода и направился вниз по Тверской. Марк Антонович любил проехаться на метро, пройтись пешком любимым маршрутом. Это помогало настроиться на нужный ритм, почувствовать внутренний пульс столицы. Мужчина всматривался в лица людей, прислушивался к разговорам. Оперативки и аналитические отчеты о социальном самочувствии страны – это хорошо, но ничто не заменит личных впечатлений.
Марк Антонович был реалистом и скептически относился к результатам всевозможных соцопросов и институциональных исследований общественного мнения. Он слишком хорошо знал, как и для чего они делаются. Практика жизни убедительно доказала, что самые правильные, самые достоверные данные об умонастроениях – это те, что удается добыть непосредственно из тела общества, когда само «тело» при этом ни о чем не догадывается. Потому-то Марк Антонович всячески поощрял в своем ведомстве «хождение в народ» или «выход в поле» – так обычно называли непосредственные вылазки подчиненных в общественные места. Особенно он ценил разработанный им самим метод социального погружения, когда сотрудник вживался в иную роль, осваивал какое-либо необычное ремесло, становился своим в каком-нибудь сообществе. Причем совершенно неважно, что это было за сообщество: байкеры, наркодилеры или профессиональный союз писателей. Это помогало не терять связь с почвой и защититься от профессиональных деформаций.
Мужчина остановился возле вагончика фастфуда «Русский кебаб» и заказал себе кофе с шавермой. Кофе был так себе (чего ожидать от уличной кафешки), а вот шаверма была очень даже ничего. Плакат социальной рекламы на торце дома напротив агитировал поступать на военную службу. Внезапно внимание мужчины привлек бомж, который лениво тащил за собой какую-то коричневую штуку на колесиках. Бомж остановился неподалеку и апатично копался в мусорном контейнере. Марк Антонович некоторое время всматривался в его лицо со вспухшей щекой, потом отставил в сторону кофе и направился к бедолаге.
– Любименко, ты что ли?
Оборванец поднял глаза на подошедшего.
– Так точно, товарищ генерал, – ответил бомж полушепотом, опасливо осматриваясь по сторонам.
Марку Антоновичу нравилось вычислять особистов, замаскированных под случайных людей.
