Из глаз Миши испарилась надменная поволока. Восковая маска застывшей самоуверенности как будто растаяла под воздействием внутреннего огня от Мишиного сердца. Это привело к значительному расширению мимического диапазона. Теперь, когда Миша делился с Эндрю своими мыслями, его лицо становилось одухотворенным, а взгляд – пламенным и ясным. В эти моменты он был необычайно привлекателен.
Миша сократил пустые встречи с Эндрю в течение дня. Каждую свободную минуту он взахлеб поглощал информацию, читал труды по истории, идеологии коммунизма, переписку революционеров, смотрел старые фильмы, слушал революционную музыку. С Эндрю они встречались теперь главным образом по вечерам. Сидя на яхте, в пабе или ресторане, Миша делился с другом результатами своих очередных открытий.
Первое время, зная темперамент друга, Эндрю не воспринимал всерьез Мишино увлечение и слушал его речи главным образом из вежливости. Эндрю знал, что Миша был легок на подъем, быстро воспламенялся, но также быстро остывал. Однако на этот раз дело обстояло иначе. С каждым днем Миша распалялся все больше и больше, а потом, когда его страсть, казалось бы, должна была пойти на спад, она на спад не пошла. Она остановилась на каком-то оптимальном уровне, выровнялась, обрела четкость и целенаправленность. Как будто сердце Миши было пламенным мотором, который, наконец, вывели на проектную мощность.
**
– Вот смотрю я вокруг на все эти яхты, на сытые морды их хозяев, потом на работяг мексиканских, изможденных, усталых, и понимаю, что все происходящее, все, на чем стоит существующий уклад жизни и капиталистический строй – есть воплощение вопиющей несправедливости!
– Но ведь лично для нас с тобой это неплохой вариант, не так ли?
– Для нас с тобой? Нас с тобой таких жалкая горстка в сравнении со всеми остальными. Ведь чтобы мы с тобой в гольф играли и кальмаров жрали с устрицами, трудовому народу приходится пахать в поте лица с утра до ночи.
– А некоторым и ночью, – Эндрю был весел и расслаблен.
– Да, некоторым и ночью. И ничего веселого в этом нет, Эндрю. Ведь мы и такие как мы, по сути, обворовываем их, крадем у них лучшие годы жизни, здоровье, время, деньги.
Миша выразительно смотрел на друга.
– Как же я мог столько времени безмолвствовать, нежиться в сытости и достатке и не думать о тех, иных, чьи интересы попраны? Я как будто раньше и не жил вовсе или жил, но только вполсилы или даже в одну четверть. А теперь я словно доступ получил к мощнейшему на земле источнику энергии. Невидимый шлюз открылся в моем сознании, и бешеный поток хлынул в мой организм. Я вот раньше почти всегда спать хотел. Помнишь, везде засыпал, все было скучно. А теперь сонливость как рукой сняло. Столько всего интересного хочется познать, столько всего полезного сделать. Эх, как же долго я спал, был слеп, сколько всего не понимал. И знаешь, Эндрю, я никогда ранее не был так счастлив, как сейчас.
Когда Миша говорил, он периодически посматривал на друга, оценивая эффект и ожидая обратной связи. Обратную связь Эндрю выражал в основном лицом и позой, иногда задавал уточняющие вопросы или произносил односложные фразы, типа: «красота» или «супер».
– Чего? – отвлекся Миша на одну из таких фраз. – Эндрю, ты меня понимаешь, ты согласен?
– Не в том дело. Знаешь, Майкл, даже если тебя не слушать, а просто смотреть, как ты говоришь, все равно классно. Сорри. Продолжай.
