С той поры это место у городских чиновников стало считаться нечистым, и все здания стали возводиться поодаль от часовни, большей частью вокруг нее. И поскольку подземный завод все расширялся и расширялся вглубь, то и город строился, и к концу двадцатого века уже весь теснился вокруг часовни, чей недоломанный семигранный шатер можно было видеть почти с любой точки Нижнереченска.
Сама часовня только с виду казалась незначительной. Очевидно, традиции подземного строительства были в этих местах весьма давние, поэтому ниже первого этажа имелся подвал, а на самом деле – обширный зал, где и развел костерок предприимчивый Липан. Впрочем, в зале и без того было достаточно тепло; как смутно припоминал Болюхин географию бывшего ему некогда родным завода, где-то неподалеку, под землей были проложены трубы, отводившие тепло от атомного реактора.
– Ты чего, и впрямь в Африке был? – изумился Липан. – То-то мне говорили, а я не верил. А что ты там делал?
– В плену сидел.
– Тю! И долго?
– Почти двадцать лет.
– Ни фига себе! – только и смог выдохнуть Липан.
Центральная Африка, январь 1982 года
На самом деле страна, в которую они попали, вовсе не собиралась строить социализм. И капитализм тоже. Не претендовали населявшие ее племена и на феодальное землевладение. Им всем было вполне комфортно и уютно при своем первобытнообщинном, с элементами рабовладельческого, строе. Тем более что в нем появились такие любопытные и во всех отношениях приятные вещи, как шотландское виски, американские автомобили и автоматы Калашникова. И лукавила советская пресса, рассказывая, что в этой стране войска народно-освободительного фронта героически сражаются против наемников империализма. Как стало понятно Болюхину уже через пару недель, там одно свирепое дикарское племя воевало против другого, не менее дикого и не менее свирепого союза племен, и вся разница между ними была в том, что дети одних вождей учились в Сорбонне и Оксфорде, а дети других – в университете имени Патриса Лумумбы.
Однако англичане и французы, хоть и помогали «своим» племенам, поскольку также слышали о залежах руды, но нисколько не обольщались на их счет, и поэтому когда «их» племена с боями подошли к столице уже на расстояние полета стрелы, все зарубежные миссии получили строжайший приказ немедленно эвакуировать сотрудников. Советским же специалистам в их посольстве про это сказать как-то забыли, поскольку были заняты эвакуацией посла и его жены, прозванной «послицей», и поэтому семнадцать русских специалистов (как военных, так и гражданских, как мужчин, так и женщин) оказались поутру в руках захвативших столицу головорезов. Их увели в леса в качестве «живых консервов» и раз в несколько дней убивали по одному. Благо никому в мире и в голову не приходило их искать, а благоразумные советские газеты ни словечком не обмолвились об этом инциденте.
Положение пленников осложнялось еще и тем, что в те дни установилась страшная жара. Настоящее пекло низвергалось с неба с солнечными лучами. Тучи мошкары облепляли пленников в тропических чащах. В таких условиях связанные веревкой за шеи и вереницей бредущие сквозь леса измученные, голодные люди постепенно превращались в бессловесный скот. Вскоре все они (кто не был съеден) умерли от болезней и крайнего истощения. Болюхину повезло, в одной из деревень его купили. Произошло это так.
