Максим решил закончить неприятный разговор.
– Хорошо. В каком, говоришь, она номере остановилась?
– Сейчас-сейчас… – заторопился Аркадий Семёныч. – Сейчас найду, она мне присылала для бухгалтерии… Вот! Номер тридцать шестой. Легко запомнить, но можешь уточнить у портье, на каком это этаже…
– Хорошо. Завтра, с утра пораньше, зайду, как соберусь в аудиторию…
– Нет-нет, что ты! – испуганно перебил его бывший руководитель. – Сейчас иди! А вдруг она с утра куда-нибудь на море умотает! Анталия всё же… Да и подготовиться ей нужно, если ты ее возьмешь.
Максим вздохнул еще глубже – плакали его планы пойти в бар и присмотреть себе какую-нибудь скучающую красотку на ночь. Возись теперь целый вечер с этой… как ее... Птушкиной?
***
Выбрался он позднее, чем рассчитывал – отвечал на очередное слезливое послание из деканата, в котором его просили не так сильно лютовать с первокурсниками. Финансирование, мол, могут урезать на кафедру – в министерстве, видите ли, не любят, когда так резко падает успеваемость.
И так раздраженный после Шапошникова, Багинский ответил, что деканату следует проводить среди первокурсников разъяснительную работу, чтобы хотя бы пересказывали своими словами то, что они скатывают с Википедии – вместо того, чтобы требовать от него, ученого с мировым именем, снисхождения к подобным курсовым.
Отправил, и тут же пожалел об этом – всё же надо быть более дипломатичным. Деканат власти над ним, конечно, не имеет, но по мелкому гадить эти ребята мастаки. «Перепутают», к примеру, номера аудиторий, отправив студентов на другой конец университета и испортив ему половину лекции. Или «потеряют» уже проставленные оценки. Или еще чего…
Настроение испортилось окончательно.
– Не повезло тебе сегодня, Птичкина… – пробормотал Багинский, хмуро разглядывая себя в зеркало и подбирая с подзеркальника карточку-ключ. – Не твой сегодня день.
Уже почти вышел за дверь, но вернулся – решил переодеться в парадный пиджак, наодеколониться и опрокинуть в себя рюмку хорошего коньяку. Почему-то уверился в том, что девчонка его быстро разочарует, а это значит, что времени на вечернюю прогулку в бар останется уйма. Так чего вечеру пропадать зря?
Телефон в руке пискнул сообщением. Багинский мельком глянул – Семёныч прислал номер этой своей… Птичкиной. Ухмыльнулся под нос – вот ведь старый лис… Как чувствовал, что бывший ученик может «забыть», куда идти. Теперь не отмажешься, не «забудешь»…
И вдруг пришло еще одно сообщение. Уже заходя в лифт, он снова глянул – картинка. И тоже от Шапошникова. Нахмурившись, ткнул пальцем, и картинка расползлась на весь экран.
На мгновение у него даже дыхание сперло – такая на присланной ему фотографии оказалась красавица. Длинные, темные волосы – такие гладкие, что в них, казалось, отражался свет от вспышки фотоаппарата. Томные, ореховые глаза с еле заметной «азиатчинкой», точеный носик с модным пирсингом, красиво очерченный подбородок… Бледные, ровные губы, строгое личико и горделивая осанка потомственной аристократки. Или дочери гор. Или… турчанки? Татарки? Кореянки? В общем, непонятно, сколько тут кровей было намешано, но явно не одна. Всё как он любил!
Шумно проглотив скопившуюся во рту слюну, Багинский толкнул пальцем сообщение наверх и прочитал следующее – уже словами.
«Это моя Птичкина».
Ехидство прямо сочилось сквозь эти слова – что, мол, теперь скажешь? Не передумал?
