Надя сдержалась. Дрожа всем телом, заставила себя на перемотке досмотреть тошнотворный ролик до конца – тыкала полоску воспроизведения, подгоняя бегунок, выхватывая отдельные сцены, пока сердце с болью выламывало ребра. Не выдержала и отключила звук уже на первой минуте.
«Заценила
Это нахрен
Совсем
Не смешно!!!»
Автокорректор услужливо исправлял все промахи за непослушными пальцами.
«порнуха и не должна быть смешной, это же не стендап»
«Издеваешься? Зачем, просто скажи мне зачем ты это сделал?»
Она уже взяла билеты, все распланировала. Сняла номер в питерском хостеле для плохого расклада и прикупила новое нижнее белье – для хорошего.
«надь, это неверный вопрос. подумай вот над чем: уже сегодня я могу отправить это видео всему списку твоих друзей»
«Ты больной?! Кого ты думаешь сейчас удивить дипфейком, никто не поверит, что это я. Да у нее даже сиськи не мои!»
«Фоточку». Каждая сраная фоточка, что она ему отправляла, – да еще и с разных ракурсов, ха! – легла в основу этой мерзости, собранной в простеньком редакторе клипов от социальной сети.
«Ты забыл, в каком веке живешь? Тебя забанят. Все узнают, что ты сделал, ты потеряешь все. Никто не будет вести с тобой дел!»
Она стучала ноготками по сенсорным клавишам, представляя Никитины глаза. От этого хотелось бить только сильнее.
«факты теперь мало кого волнуют, важнее впечатления, разве нейросети вам не для этого? интересно, какое впечатление этот ролик произведет на твоих родителей»
Надя вспомнила опущенные брови отца, представила его хриплый голос: «доигралась со своими сетками»… Где-то на самой границе слуха зажужжали лезвия невидимого блендера.
«я дам тебе время. бесись, разбей что-нибудь, проклинай меня. но потом мы поговорим»
Надя печатала долго. Стирала и набирала заново, матерясь под нос. А слезы на экране лежали увеличительными стеклами.
Наконец она сдалась и написала только:
«Сука, какая же ты сука.
Чего ты хочешь?»
Еще никогда она так не прилипала взглядом к иконке «Никита печатает…»
«это правильный вопрос»
* * *
Надя начинала замерзать. Пританцовывала у грязного сугроба, пытаясь отогреть дыханием озябшие пальцы. Помогало слабо. Желтые разводы на снегу блестели в единственном пятне света, другие фонари почему-то не горели.
Остальная Москва шумела за рядом темных многоэтажек, и лишь мерцающая вывеска дешевого рок-кафе напоминала, что и в дремлющем «спальнике» по ночам есть какая-то жизнь.
Музыка внутри стихла двадцать минут назад, подвыпившие посетители шумными стайками разбредались по домам.
Надя проверила чат, но последним висело ее же сообщение: «Я тебе коллектор что ли?» Две галочки – прочитано. Раньше Никита ее так долго не игнорировал.
Музыканты вышли через служебный вход, как и ожидалось. Долго грузили ящики с аппаратурой и черные футляры с инструментами в безразмерный багажник грязного универсала.
Илью Надя узнала сразу – видела на фото в соцсетях. Она писала ему, он не ответил. Звонила, он не поднял. Она подождала, пока он распрощается с остальными и подойдет к своей машине, прежде чем его окликнуть.
– Автограф? – спросил Илья, видя ее несмелую походку. Он уже забрался в салон и провернул ключ в зажигании.
– В прошлом году вы взяли у Никиты Соловьева деньги на рекламу своей группы. Двести тысяч. Я пришла за долгом.
Голос срывался, будто она снова с задней парты оправдывается перед учителем за забытую домашку. Что она вообще здесь делает? Давно следовало писать в техподдержку, звонить в полицию, предпринять хоть что-нибудь, чтобы злополучный ролик никогда не обрел аудиторию. Но снова и снова перед внутренним взором появлялось хмурое лицо отца…
